Посетители вываливались из актового зала и устремлялись через коридор в холл, где сбивались в кучу перед крутящимися дверьми, чтобы затем исчезнуть в неизвестном направлении. Я посмотрела на часы: стрелки показывали четверть восьмого. Я вернулась в актовый зал. «Что ж, – уговаривала я себя, – если ей нужно было выпустить пар, то…» Около бара щебетала группка девиц, все, как одна, одетые в платья с вырезом, отделанным зеленым кружевом, наподобие той, что встречала меня при входе. Сотрудников осталось немного, и я легко заприметила Ребекку: она стояла в компании нескольких человек около окон с тяжелыми шторами. Она рассеянно теребила кисть шторы и, казалось, не вникала в разговор.
* * *
В такси, мчавшемся по ул. Шербрук по направлению к авеню дю Парк, Ребекка высморкалась и положила мне на колени экземпляр «Пандоры».
– Мне хотелось сделать тебе сюрприз! – сказала она. – Поэтому я и решила, что лучше нам с тобой сегодня вечером побыть вдвоем. Отпразднуем выход материала, в котором я впервые рассказала о своем, личном. Он все же оригинальнее предыдущих, а?
По радио передавали хоккейный матч. Я задумалась на несколько секунд.
– А твой роман о мадемуазель Анне и ее школе в Новой Франции? Ты его забросила?
Ребекка расхохоталась, и наши с шофером взгляды встретились в этот момент в зеркале такси.
– Мамочка, я тебя умоляю! – выдохнула наконец Ребекка.
– Что?
– Когда мне захотелось написать тот роман, мне было двадцать. Вот глупость была, а?.. У меня в ту пору мозги были заморочены «Девушками из Калеба»[12].
Скроив кислую мину, Ребекка отвернула голову и уставилась в окно. Мне стало ясно, что наше общение временно прервано. Такое, в сущности, случалось с Ребеккой нередко, когда мы оказывались с ней вдвоем. Вначале все шло хорошо, и она была в веселом настроении. Потом вдруг ни с того ни с сего, чаще всего когда заходила речь о чем-то, что касалось ее лично, а порой безо всякой причины, она становилась чужой, далекой, отстраненной, и у меня возникало впечатление, что она начинала смотреть на меня свысока, поскольку все, что я ни говорила, вызывало у нее лишь цоканье языком или вздохи. «Я не понимаю, в какой момент ее замыкает», – часто делилась я своими тревогами с Пьером. «Да она просто манипулирует тобой», – отвечал он, вызывая во мне неприятные чувства. Что он мог понимать в этом во всем? До знакомства со мной он был дважды женат, но детей так и не завел. Но правдой было и то, что, когда Ребекка уходила в себя, я невольно начинала думать, что не оправдала ее ожиданий, и это меня каждый раз огорчало.
Неоновые вывески магазинов на тротуарах ул. Шербрук отбрасывали бледный свет. Я подумала: а с каких это пор Ребекка разлюбила «Девушек из Калеба», эту чудную трилогию, два первых тома которой я подарила ей на Рождество много лет назад? Запершись тогда в своей комнате, она проглотила их в считанные дни. И вот еще воспоминание: Валери, Ребекка и я долгими зимними вечерами сидим все вместе перед горящим камином и наслаждаемся телеэкранизацией романа. Даже Жан-Клод, если не задерживался на работе, присоединялся к нам. Поскольку мой муж провел детство в сельской местности, ему особенно нравилась фактура фильма: дремучие леса, снежные просторы, спящее поле, домашние животные на ферме, сбор урожая – все это вызывало в нем ностальгию, которую мне трудно было понять: в возрасте восемнадцати лет он отчалил из отчего дома и больше туда уже не возвращался, если не считать его последнего пути.
Вдруг такси резко затормозило. Мы с Ребеккой вцепились в сиденье. Шофер выругался в адрес машины, которая подрезала нам дорогу. Я разгладила свое платье по бокам, и Ребекка повернулась ко мне, на ее лице уже не было обиды.
– Ты, мамочка, вполне можешь признаться, что считаешь мой текст глупым, и все тут. Тебе он и не обязан нравиться.
– Я-то считаю, что написано очень хорошо. Он, как это говорится? Убойный?
– Забойный.
– Вот именно. Но я вот чего боюсь: а правильно ли ты поступаешь, выкладывая всем подробности своей личной жизни? Может, стоит умолчать о некоторых интимных моментах, тем более что они порой сомнительны?
Ребекка кивнула головой, отчего развязался розовый шарф на ее шее.
– У меня от газеты отличная страховка, – отреагировала она. – После разрыва с Симоном я была у психолога. Знаешь, что он мне сказал? Одна из причин, по которым я допустила к себе такое отношение, это то, что ты ползала на четвереньках перед папой и при этом служила мне единственным примером для подражания.
Я едва сдержала свое возмущение.
– Какой подлец!
– Ну да! Продолжай дальше прятать голову в песок!
– А твоя сестричка Валери? Она – что? Как ты можешь объяснить, что у нее все в порядке с Марком, а? У вас же один пример для подражания был!
– Ну, мам…
– Что мам?
– Марк – полицейский. Это бык, который всех подавляет и подминает под себя, ты что, так не считаешь?
«A вдруг моя бедная дочь, сама того не желая, хочет вписать всех нас в свой бред?» – пронеслось у меня в голове. Я набрала побольше воздуха в легкие и постаралась продолжить разговор в более ласковом тоне.
– Ты никогда не задумывалась над тем, что тебе просто не повезло с Симоном? Такое с каждой может случиться.
Моя дочь бросила на меня взгляд, полный величия и грусти. Она нервно покусывала свои ярко накрашенные губы. «Вы для меня – всё». Разве не она говорила это в день своего тридцатилетия? Мне захотелось стиснуть ее в объятиях.
– Да считай ты как угодно, – прошептала она.
Ну это уже было слишком!
– У твоего отца был тяжелый характер со всеми вытекающими последствиями, – рявкнула я. – Но ни при каких обстоятельствах, слышишь, ни при каких, он не бросил бы меня одну, полуослепшую, в центре города. Никогда в жизни!
Я почувствовала, как ком из слез подкатывается к горлу, но мне удалось его подавить. В зеркальце я поймала взгляд лупоглазого шофера. Помрачнев еще больше, Ребекка лишь головой качнула. «Вау!» – бросила она мне и устремила свой взгляд вперед. Мне стало ясно, что дискуссия завершена. Я не знала, что означало это «вау». Меня мучил вопрос: а верит ли Ребекка в то, что говорит: будто именно я повинна в ее несчастной любви, будто я ее подвела, подтолкнула к ней? Будто это я наградила ее этим увечьем, которое передала по наследству?
«О Мюриель, – подумалось мне, – как же тебе повезло, что у тебя сын!»
Раньше мне подобная мысль в голову не приходила.
* * *
В ресторане «У Готье» царила веселая обстановка, наполненная звоном столовых приборов, разговорами, приступами смеха, восклицаниями официантов и телефонными звонками мобильников. После того как метрдотель нашел мое имя в книге забронированных мест, он помог нам снять пальто и сопроводил к столику у окна. Я села на банкетку, а Ребекка двинулась в туалетную комнату. Она распустила волосы и, кажется, перестала дуться.
