Хейзл не могла не рисовать портреты Лероя — они били из нее ключом. В этих портретах ее буйная фантазия расцвела пышным цветом. Если бы Гауэйн увидел их, подумала Хейзл, накидывая на полотна куски ткани, он бы счел их хорошими работами. Еще бы! Можно сказать, я написала их кровью!
Директор школы вел себя с Хейзл крайне холодно, но она, занятая своими мыслями и работой, не замечала его каменного лица, и ее безразличие выводило Хедли из себя.
Позвонил отец. Впервые за все время после развода родителей Хейзл не сжалась в комок, услышав его голос.
— Я звоню узнать, все ли у тебя в порядке, — сказал отец.
Это было настолько необычно, что Хейзл чуть не выронила трубку.
— А что могло случиться? У меня все нормально, папа.
— Ну... я не видел тебя с Рождества... Твоя мать сказала, что...
— Ты звонил маме? — удивилась Хейзл. Это было беспрецедентное явление.
Наступила пауза. Потом мистер Купер с трудом произнес:
— Я знаю, что был плохим отцом, но я не хотел этого. Твоя мать всегда давала мне понять, что ты являешься как бы ее исключительной собственностью. И потом... тот несчастный случай... по моей вине.
Хейзл была потрясена.
— Ты совсем не виноват, папа, — быстро заверила она. — Наоборот, ты спас мне жизнь.
— Но я действовал очень нерасторопно. — В его голосе слышалось страдание.
— Папа, это был самый настоящий несчастный случай, — мягко сказала Хейзл. — Не мучай себя, ты ни в чем не виноват.
— Ты действительно так думаешь?
— Ну конечно.
— Но твоя мать...
— Маме лишь бы кого-нибудь обвинить! — запальчиво сказала Хейзл. — Но это не означает, что она права.
— Ты умница, дочка. — Голос отца повеселел. — Хейзл, мы не могли бы встретиться?
— Па, у меня выставка через две недели, я не вылезаю из мастерской.
— О-о... — Он замолчал на минуту, потом осторожно спросил: — А мне можно прийти на твою выставку?
— Конечно. Я буду только рада.
— Тогда я обязательно приду, — тепло сказал он и распрощался.
Хейзл провальсировала по кухне. Впервые за последние дни у нее было хорошее настроение. Когда к ней в студию заглянул Гауэйн, она попросила его послать отцу приглашение на выставку. Тот сделал пометку в своем блокноте, затем настороженно посмотрел на Хейзл.
— Знаешь, мы должны пригласить Уэскера на открытие.
Хейзл, грунтовавшая холст, застыла с кистью в руке.
— В таком случае меня там не будет, — спокойно сообщила она и продолжила работу.
— Девочка моя, будь благоразумной. Он всегда покупает много картин на выставках. К тебе персонально его приход не имеет никакого отношения. — Хейзл сделала вид, что не слышит, и тогда Гауэйн выдвинул последний аргумент: — Он личный друг премьер-министра.
— Замечательно. Но меня там не жди, — упрямо повторила Хейзл.
— Твое присутствие необходимо. Что, если критики захотят поговорить с тобой? Наша выставка уже вызывает большой интерес.
Хейзл развела руками: ничем не могу помочь.
— Либо Лерой Уэскер, либо я. Выбирай.
Гауэйн покачал головой, сдерживая раздражение.
— Скажи мне ради Бога, что такого ужасного сделал этот человек, если ты так его ненавидишь? — в отчаянии воскликнул он. — Ты ведешь себя по-детски.
Хейзл пожала плечами. Ничего не добившись, Гауэйн ушел рассерженным. Как только за ним закрылась дверь, Хейзл осторожно отложила кисть и уткнулась лбом в оконное стекло. Пока она вела борьбу с Гауэйном, у нее были силы, но, когда осталась наедине со своими мучительными мыслями, весь ее боевой дух разом испарился. Я не могу любить такого человека, с тоской подумала Хейзл.
Но она очень скучала по Лерою, ей не хватало его. Хейзл хотелось, чтобы он заботился о ней, гордился ею, подтрунивал над ней...
Хейзл остановила поток своих мыслей, однако избавиться от них было выше ее сил. Лерой не раз говорил ей: «Решение за тобой». Но, что бы они ни думала, как бы ни злилась на него, ответ напрашивался один: она любит его.
Значит, мне придется преодолеть эту любовь, решительно сказала себе Хейзл.
Настал день отбора картин для выставки — этим занимался Гауэйн. Он кружил около закрытых тканью холстов и был очень недоволен, услышав, что они не для показа.
Хейзл отказалась даже присутствовать при развешивании ее картин в зале, сославшись на то, что Гауэйн, несмотря на ее возражения, все равно пригласит Уэскера.
— Ты параноик! — в сердцах бросил Гауэйн.
Увидев выражение его лица, Хейзл поняла, что действительно недалека от этого.
Утром она пришла в школу в сомнамбулическом состоянии. Видя, что его тактика устрашения не действует, директор Хедли решил прибегнуть к другим мерам.
Он стремительно вошел в студию, где Хейзл проводила занятия с пятиклассниками. Увидев директора, ребята зашумели. Потом вдруг наступила мертвая тишина.
— Мисс Купер, прошу в мой кабинет.
Хейзл удивленно взглянула на директора.
— У меня двойной урок сегодня.
Только очень отчаянный учитель рискнет оставить пятиклассников одних, да еще с инструментами, которыми легко нанести увечье.
Хедли скрежетнул зубами.
— Хорошо. Как только урок закончится, немедленно ко мне в кабинет, — сурово распорядился он и вышел.
В классе снова поднялся гвалт.
— Что вы сделали, мисс Купер? — полюбопытствовал Рей Хопкинс. Он постоянно попадал в различные переделки и поэтому отнесся к учителю с сочувствием.
Хейзл покачала головой. Она не знала, зачем Хедли вызвал ее на ковер, но подозревала, что ничего нового он не скажет. Раньше она бы мандражировала, получив такой приказ, но теперь ей было все равно.
Хедли ждал ее в своем кабинете, стоя у книжного шкафа.
— Хейзл, с этой громкой музыкой пора кончать.
— Почему? Ее совсем не слышно в другом крыле.
— Это плохо влияет на дисциплину.
Хейзл презрительно фыркнула.
— Ничего подобного!
Хедли словно ждал подобного ответа.
— Ты, кажется, и в самом деле не понимаешь, насколько важна дисциплина в школе! Ты меня сильно разочаровала, Хейзл.
— Да?
Директор покраснел.
— Если ты хочешь и дальше работать у нас, тебе надо более серьезно относиться к делу. Я ведь могу доложить попечительскому совету, что ты слишком много времени уделяешь своей живописи в ущерб преподаванию.
