Брачующиеся опустились на колени на специальные подставки с мягкими подушечками. Рядом встали свидетели. Все приглашенные гости сидели, присели и Алексей с Лизой. Церемонию венчания проводил молодой католический священник, который с улыбкой смотрел на новобрачных. Они обменялись какими-то обязательными словами, и таинство венчания приобрело материальные черты. Как было понятно, новобрачные заключали своеобразный договор с церковью, который не расторгается никогда. Католическое венчание прошло по всем канонам: началось с литургии, затем последовали молитвы и проповедь, в которой священник еще раз подчеркнул важность этого шага для новобрачных.
Затем он задал молодоженам три вопроса: «Пришли ли вы сюда добровольно и свободно ли хотите заключить супружеский союз?», «Готовы ли вы любить и уважать друг друга всю жизнь?», «Готовы ли вы с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и Церкви?»
На все вопросы прозвучал ответ «si», то есть «да». Священник стал молиться о сошествии на пару новобрачных Святого Духа. После этого молодожены принесли друг другу клятву. Получив благодать, они вышли на улицу, где гости осыпали их рисом, монетами, цветами и конфетами. Счастливые молодожены со своими родственниками и гостями отправились праздновать свадьбу в ресторан.
Совсем по-другому выглядела свадьба русских в Венеции. Вернее, сам обряд венчания наши путешественники не видели. Они столкнулись с новобрачными из России на площади Сан-Марко. На невесте был свадебный наряд странного фасона. Перед платья напоминал цельный купальник, выполненный из серебристо-парчового трикотажа, сзади был хвост из капрона, напоминавший занавеску. Жених в костюме горчичного цвета, плохо на нем сидевшем, словно с чужого плеча, был мрачен. Они шумно толкались в разноликой толпе, плывшей вдоль Гранд-канала. Перекрикивая многоголосый гул Венеции, они орали и матерились, были чем-то недовольны, пренебрежительно отзываясь об «этих итальяшках». Глядя на эту супружескую пару, вступившую со всеми гостями под своды Палаццо Дукале, Алексей вспомнил монолог Жванецкого о русских за границей.
Поташев тогда сказал Лизе всего одну фразу: «Неужели и мы тоже…?»
Она ответила, поняв его с полуслова: «Бывает такая любовь, что лучше заменить расстрелом…»
И вот теперь она вдруг осознала, что в его отказе от нее была еще боязнь оказаться такой вот парой, на которую смотреть стыдно и неловко.
В одну из их безумных ночей Лиза спросила Поташева:
– А я не возлюбленная?
– А кто же ты? – полусонно спросил он.
– Так, ни то ни се. Некий фрагмент…
– А это самое лучшее, – сказал он. – Это возбуждает фантазию. Таких женщин любят вечно. Женщины совершенные быстро надоедают. Цельно-совершенные тоже. Фрагменты же – никогда. Это, к сожалению, не я придумал, это Эрих Мария Ремарк сказал в «Трех товарищах».
Из тумана Лизиных воспоминаний появилась Оля Бажан, которая продолжала щебетать о задании для эксперта по декору в «Озерках»:
– Предметы искусства и антиквариат всегда привлекали внимание людей как способ альтернативных инвестиций. Почти все наши клиенты на этапе декорирования интерьера начинают покупать произведения искусства. Топчий – не исключение, он хочет вложить деньги в вечные ценности. Проблема всегда одна и та же – жены богатых мужчин. В девяноста девяти процентах случаев декорированием занимаются именно жены – амбициозные, напыщенные, малообразованные, не умеющие правильно вести себя с экспертами. Поэтому всегда есть две проблемы. Первая – найти достойный предмет. И вторая – суметь объяснить клиентке ценность предмета. Особенно тяжело разговаривать с этими дамочками, потому что у них все на уровне «нра» и «не нра», в смысле «нравится» или «не нравится».
Елизавета задала вопрос:
– А зачем нам воспитывать их художественный вкус? Ну, набьют они дом подделками, а часто крадеными вещами, и что? Какая разница вашему архитектурному бюро?
– Разница есть. У нас уже был случай, когда одна вздорная бабенка довела эксперта Жаворонкова (вы его знаете!) до белого каления, а ведь он – самый крупный специалист по произведениям современного искусства. Он плюнул и отказался ее консультировать. Она набила дом всякой дрянью, а потом к ним в гости приехал какой-то родственник из Европы и высмеял их за то, что они накупили барахла. Так эта мадам с нами судиться стала. Мы много времени и денег на этот суд потратили. Но особенно они Алексею Максимовичу нервы потрепали. Вот с тех пор у нас позиция такая – с клиентами мы не ссоримся, но стараемся, чтобы в их доме все было высшего качества. Ведь это же и наш имидж! Лиза, когда вы сможете поехать в «Озерки»? Вас доставит наш водитель на «вольво». Вы только день назовите.
Лиза пообещала посмотреть все текущие дела и назначить день. На том и попрощались. Раневская решила съездить за город, на родительскую дачу, где ее мама с папой обитали весь год, поскольку обустроили дом и сад так, что и зимой там можно было жить.
Маленький «фиат» Лизы салатного цвета посигналил перед воротами, те разъехались и впустили кроху-автомобиль. Родители обрадовались, стали спешно накрывать на стол, чтоб порадовать дочку чем-то вкусненьким. У ног Лизы вертелась такса Агата. Стоило гостье на секунду опустить руку и погладить шелковистый лобик, как Агата тут же забралась на руки, затем на колени и, наконец, на плечи Лизаветы, изогнулась вокруг шеи в виде воротника и замерла. Так Агата демонстрировала свою любовь к Лизе, которую хоть и не видела каждый день, зато была ей предана, как и положено собаке.
Лиза приехала обсудить новости. Нужно сказать, что ее родители были главными Лизиными друзьями. Они как-то умудрились вырастить дочь, перейдя из разряда всезнающих старших в разряд недокучливых друзей. При этом советы свои не навязывали, как большинство представителей старшего поколения, а оставляли за дочерью право на собственные поступки. Пусть не всегда правильные.
Мама – Маргарита Николаевна Раневская – была профессиональным переводчиком. Она знала пять языков в совершенстве и восемь со словарем. Маргарита Николаевна работала в Академии наук синхронистом и переводила на всевозможных конференциях, семинарах и симпозиумах доклады ученых. Тот, кто когда-либо сталкивался с работой переводчика-синхрониста, знает, насколько она сложна. Кроме того, она переводила научные статьи для журналов. Сколько Лиза ее помнила, мать всегда была занята своей работой, которую любила не меньше, чем свою семью. Внешность Маргариты Николаевны заслуживает отдельного описания, поскольку на самом деле у Лизиной матери было их две. Первый вариант, для работы, был образцом облика деловой, подтянутой женщины, которой никто никогда не дал бы больше сорока лет: с аккуратной модной стрижкой, с густыми русыми волосами, в которых отсутствовала седина и присутствовал натуральный блеск. Маргарита Николаевна подкрашивала ресницы, умело пользовалась тональным кремом и (очень осторожно) румянами, ее красивые губы всегда были подчеркнуты кораллового цвета помадой, а костюмы переводчица выбирала строгие, но стильные. Преобладали оттенки темно-синие, светло-серые, летом – все оттенки белого. Маргарита Николаевна любила духи и умела ими пользоваться. Для серьезных конференций и симпозиумов она выбирала что-то ненавязчивое и воздушное, типа «Kenzo», а для экскурсий, для встречи важных гостей Академии подбирала более сложный аромат «Jador», подчеркивающий ее шарм и женственность. Второй вариант образа Раневской-старшей был домашним, простым и скромным. Дома она предпочитала носить мягкие трикотажные костюмы или футболки с зайцами и щенками, яркие махровые носки, уютные тапки с мордами зверюшек. В домашней обстановке на лице ее часто была какая-нибудь маска из натуральных овощей или фруктов из собственного сада. Дома она выглядела приятной моложавой пенсионеркой.
