он говорит: — Мы остаемся на ночь у Марии. Нам двоим придется сменять друг друга, потому что я ни за что не смогу оторвать жену от нашей дочери.
— Я понимаю. — Мы мгновение смотрим друг на друга, пока я не качаю головой.
— Я знаю, сынок, — говорит мой крестный ... черт возьми, мой тесть. — Мы все пройдем через это ради Марии.
— Да.
Черты его лица искажены сердечной болью.
— Христос, Лука.
Не колеблясь, я заключаю его в объятия. Мы долго обнимаем друг друга, затем я обещаю: — Я тебя больше не подведу.
Отстраняясь, дядя Алексей отводит меня в отделение интенсивной терапии, затем говорит: — Третья койка справа.
— Я постараюсь сделать это быстро.
— Не торопись. Я собираюсь поговорить с Виктором и Дмитрием, чтобы ускорить поиск остальных ублюдков.
— Хорошо. — Я захожу в двери, и меня мгновенно бомбардируют звуки, издаваемые людьми, подключенными к системе жизнеобеспечения. Это так громко, что я удивляюсь, как здесь вообще кто-то может спать.
Мои глаза находят тетю Беллу, которая вытирает слезы со своих щек, затем я вижу свою жену.
Мои ноги подкашиваются от шока, вызванного трубкой, приклеенной к ее щеке. Машины образуют ореол вокруг изголовья ее кровати, все работают, чтобы сохранить ей жизнь.
Христос, детка.
Я медленно придвигаюсь ближе и даже не утруждаю себя тем, чтобы вытереть слезу, которая катится по моему лицу.
Правая рука Марии обмотана толстой повязкой, а ее левая нога свешена с кровати. Она прикрыта только простыней, а по обе стороны от шеи и подмышками лежат пакеты со льдом.
Обеспокоенный, я спрашиваю:
— Зачем здесь пакеты со льдом? Она не замерзнет?
— Это для того, чтобы сбить температуру. — Тетя Белла сообщает мне.
— О. — Мой взгляд скользит по Марии, ненавидя то, что она такая тихая и хрупкая. Я наклоняюсь над ней, целуя ее в лоб. Приближая губы к ее уху, я шепчу. — Я здесь, amore mio. Ты так хорошо держалась во время операции. — Я прижимаюсь еще одним поцелуем к ее уху. — Не думай о чем-то слишком много, пока спишь. Хорошо? Просто отдохни, чтобы тебе стало лучше.
Я замираю, глубоко вдыхая ее запах, но чувствую только запах антисептической жидкости.
Выпрямляясь, я провожу пальцами по ее волосам.
Видя ее такой уязвимой, что-то сдвигается в моей груди, пока я не начинаю дрожать от желания защитить и собственничества.
Я не хочу выпускать ее из виду. Желание подхватить ее на руки и унести туда, где нас никто не сможет найти, сильно бьет по мне.
Я не хочу делиться ею.
Господи, как бы я хотел безопасно спрятать ее в себе.
— Ты действительно любишь ее, — шепчет тетя Белла.
Мой взгляд устремляется к моей свекрови.
— Да.
Она кивает, затем поправляет волосы Марии дрожащей рукой.
— Никогда не позволяй этому случиться с ней снова.
— Я обещаю, что этого не случится.
Она поднимает на меня глаза.
— Я оставлю вас на минутку наедине.
Я киваю.
— Спасибо. — Я снова обращаю свое внимание на Марию и нежно глажу ее по плечу.
Я снова склоняюсь над ней, наслаждаясь фактом, что она жива.
— Я, блять, горжусь тобой. Спасибо, что так упорно борешься. — Я целую ее в лоб и закрываю глаза, упиваясь ощущением ее теплой кожи. — Просто отдохни, amore mio. С этого момента я обо всем позабочусь.
Глава 26
ЛУКА
Последние три дня были настоящей пыткой.
Они прекратили прием лекарств, удерживающих Марию в искусственной коме, и сказали, что она очнется, когда будет готова.
Прошло уже восемь часов.
Единственное спасение в том, что дядя Алексей перевел Марию в отдельную палату, где за ней круглосуточно наблюдает медсестра.
Я не отходил от нее с тех пор, как ее привезли в эту комнату, мой пристальный взгляд постоянно проверял, нет ли каких-либо признаков движения.
Если ад существует, то вот на что он будет похож.
Проснись, amore mio.
Я целую тыльную сторону ее левой руки, затем снова смотрю на ее лицо.
В комнату заходит Виктор.
— Давай поговорим снаружи. Я кое-что нашел.
Как только я поднимаюсь на ноги, пальцы Марии сжимаются в моих. Мои глаза возвращаются к ее лицу, и облегчение от того, что я вижу, как трепещут ее ресницы, настолько чертовски сильное, что я опускаюсь обратно на стул.
— Милая? — Тетя Белла воркует.
Я наклоняюсь ближе к Марии.
— Ты нас слышишь?
Она медленно моргает. Ее губы приоткрываются, затем черты лица искажаются болью.
Я склоняюсь над ней.
— Мария.
Она задыхается, и слезы начинают катиться из ее глаз. Ее взгляд, кажется, фокусируется на моем лице, затем она стонет: — Больно.
Моя голова поворачивается к медсестре, которая придвинулась ближе, чтобы проверить жизненно важные показатели на аппаратах.
— Дайте ей что-нибудь.
— Не волнуйтесь, миссис Котрони. Скоро вы почувствуете облегчение, — уверяет Марию медсестра.
Я снова обращаю внимание на лицо жены и наблюдаю, как ее клонит в сон. Ее глаза встречаются с моими прямо перед тем, как закрыться.
Блять. Обезболивающее вырубило ее.
— Сон – сейчас лучшее средство для нее, — напоминает нам медсестра.
Зная, что я ничего не могу поделать, я выхожу вслед за Виктором в коридор.
— Пожалуйста, сообщите мне хорошие новости.
— Мы имеем дело с двумя разными синдикатами.
Я хмуро смотрю на своего друга.
— Что за черт?
— Это причина, по которой мы были повсюду. Говорят, тот, кто тебя свергнет, получит власть в Европе.
Я недоверчиво смотрю на Виктора.
— Ты издеваешься надо мной?
Он качает головой.
— Все это из-за гребаной игры между двумя бандами.
Гребаная игра, чтобы посмотреть, кто сможет убить меня первым. Что за чертовщина?
— Это безумие, — бормочу я.
— По крайней мере, теперь мы знаем, с чем имеем дело. — Телефон Виктора начинает звонить, и когда он проверяет его, передает мне. — Ради всего святого, поговори с Николасом. Этот человек беспокоится о тебе.
Я беру устройство и отвечаю:
— Это Лука.
— Как ты держишься? — Он вздыхает. — Глупый вопрос. — Затем глава греческой мафии набрасывается на меня. — Почему ты не созвал собрание? Предполагается, что Священство должно быть единым во время нападений. И какого черта ты
