в числе подданных Австро-Венгерской империи. И все это потому, что в шестидесятых годах прошлого века Франц Иосиф, посетивший Святую землю с коротким визитом, оставил по себе долгую и добрую память. Конечно, теперь уже не осталось в живых никого из жителей города, имевших счастье лицезреть императора в Иерусалиме, по пути на торжественное открытие судоходства в Суэцком канале, но госпожа Рингель была уверена, что благодарная память о Франце Иосифе сохранилась в сердцах их потомков. Возвышенные чувства подобного рода люди впитывают с молоком матери, утверждала она.
Ни для кого не секрет, продолжала госпожа Рингель, что ей отвратителен отпечаток левантизма, которым отмечен облик местных старожилов. Их певучая речь изобилует турецкими словами и арабскими поговорками, да и помыслами своими они склонны к предательству, как греки из Святогробского братства. Известно, однако, что когда тебе нужно сплотить необходимую силу, ты не можешь привередливо требовать, чтобы твоими соратниками становились исключительно люди твоего круга.
Супруги Рингель все время твердили друг другу, что, если они хотят проложить путь к единению тайных сторонников Габсбургского дома, им нужно найти кого-то из местных евреев, хранящих в своих сердцах память об императоре. Увы, моя мать оказалась права: за годы своей жизни в Иерусалиме «полюбившиеся мне немцы» не приобрели ни друзей, ни приятелей. Свой вывод она основывала на том, что в дни между Песахом и Шавуот и в период летнего траура[198] порог дома Рингелей не переступала ни одна живая душа, за исключением меня и кошки.
В ходе очередного семейного совещания господин Рингель высказал мысль, что нужные заговорщикам связи могут быть установлены с помощью одной из религиозных женщин, приводящих невест на постриг к его супруге, но та отвергла это предположение. Все ее клиентки, пояснила она, принадлежат к семьям выходцев из Венгрии и Буковины, прибывшим сюда относительно недавно. Нужные связи можно было бы нащупать с помощью женщин из Старого ишува, но те никогда не приходят в ее салон. Свои бритые головы они наглухо закрывают платком, поскольку у них в общинах даже парик считается подлежащим правилу «женские волосы подобны срамному месту».
У госпожи Рингель возникла другая идея. Два-три раза в неделю я ходил в библиотеку «Бней Брит» менять книги, и она посоветовала мне заглянуть в мемуары старых горожан, из которых, как ей казалось, можно будет узнать, чьи предки были в числе людей, встречавших императора Франца Иосифа в Иерусалиме. Однако, произведя предложенные изыскания, я убедился в том, что посещение города германским императором Вильгельмом в самом конце прошлого века затмило и стерло из памяти горожан предпринятый тридцатью годами раньше визит Франца Иосифа.
6
Усилия супругов Рингель зашли в тупик, и когда они уже были близки к тому, чтобы оставить мысль об объединении тайных сторонников императора Австро-Венгрии, им подвернулся Риклин.
В то время реб Элие еще не подружился с отцом, но раз в неделю он приходил в принадлежавшую моим родителям продуктовую лавку за полагавшейся ему и его жене порцией яиц. Когда он появлялся на пороге в нарядном костюме, который служил ему одеянием во второй половине дня, отводившейся общению с живыми, все разговоры в лавке стихали. Риклин строго оглядывал присутствующих через толстые линзы очков, и люди безропотно освобождали ему путь к прилавку. Пока мать отбирала для него самые большие и темные яйца, а отец вырезал карточку из его продуктовой книжки, старый могильщик перечислял имена скончавшихся за последнюю неделю людей и охотно сообщал испуганным покупателям, как и от чего умер каждый из них. Уложив яйца в сетку, он неизменно говорил матери на прощание, что желает ей обслуживать его еще долгие годы, ведь это намного лучше противоположной ситуации, в которой обслуживать ее пришлось бы ему.
— Deus ex machina, — сказала госпожа Рингель в связи с тем неожиданным способом, которым открылось, что именно Риклин способен устранить казавшееся непреодолимым препятствие с пути заговорщиков. — Благодаря мальчику Рахлевских с нами случилось чудо.
А случилось так. Неспешно пересекая двор, примыкавший к лавке моих родителей, Риклин обратил внимание на Хаима, вместе с которым мы извлекали из сосновой шишки орешки. Присмотревшись к моему однокласснику, он поманил его рукой, и, когда тот подошел, Риклин взял его за чуб и спросил:
— Знаешь ли ты, вилдер юнг[199], кем был реб Моше Юлес?
Хаим кивнул. Риклин, склонившись к нему, сказал, что, если бы тот, кого называли правой рукой и верной опорой брисского серафима[200], восстал из могилы и увидел, что его правнук Хаймэле, получивший свое имя в честь рава Хаима Зонненфельда, расхаживает по улице с непокрытой головой, он преисполнился бы стыда и поспешил вернуться в могилу.
Моему однокласснику удалось вырваться и, удалившись от своего обидчика на безопасное расстояние, он прокричал, что, если реб Элие не хочет понести наказание свыше, ему не следует возводить напраслину на достойных людей, потому что он, Хаим, снял головной убор специально для того, чтобы поприветствовать такого важного человека, как Риклин.
— Не воображай меня императором Францем Иосифом, — пропищал Риклин, высокий голос которого прозвучал тоньше обычного. — Все равно ничего от меня не получишь…
Заметив удивление в наших глазах, он всплеснул руками и сокрушенно посетовал на то, что потомки великих людей, возродивших ашкеназскую общину Иерусалима[201], ничего не знают о своих замечательных предках. Нам следовало бы бережно изучать их наследие, назидательно сказал Риклин, а мы тратим в школе время на жалкие бредни, которыми вожди ассимиляторов пичкали друг друга на своих конгрессах в Базеле, Лондоне и Цюрихе[202].
Вслед за тем реб Элие рассказал, что его дед и прадед Хаима Рахлевского входили в состав депутации, сопровождавшей императора при посещении строившейся в Старом городе синагоги «Тиферет Исраэль»[203]. Осмотрев синагогу, Франц Иосиф поинтересовался, почему у нее нет купола, на что Нисан Бак[204] находчиво ответил, что синагога сняла головной убор в приветствии его императорскому величеству. Полученный ответ доставил высокому гостю изрядное удовольствие, и тот немедленно пожертвовал тысячу франков на завершение строительных работ.
— Невежды! — укоризненно бросил нам Риклин и направился к входу в лавку, а я, оставив Хаима в одиночестве, бросился к соседям.
Услышав мое сообщение, господин Рингель, которого я застал за мытьем головы, повязал голову полотенцем и помчался вместе со мной в лавку. Покупатели слушали увлекательный рассказ реб Элие о смерти старого раввина из числа русских беженцев, который, находясь в больнице для лежачих больных, умер от того, что мывший его санитар включил по ошибке разогретую до температуры кипения
