— Не пойму, что творится с девочкой, — проронила наконец миссис Лэм. — Никогда не знаешь, чего от нее ждать. А вы что скажете, мистер Лэм?
— К северо-северо-востоку,[92]— пробурчал тот, к явному удовлетворению жены.
Чарльз все больше склонялся к мысли, что причина столь странного поведения Мэри кроется в ее дружбе с Уильямом Айрлендом; юноша лишил ее душевного покоя. Чарльз его в этом не сильно винил; сколько он мог судить, до сих пор Уильям вел себя в высшей степени достойно. Но ведь Мэри никогда еще не входила в доверительные отношения с человеком, совершенно, в сущности, посторонним. Все просто, но в то же время очень серьезно.
* * *
— Делов-то: рычи себе да рычи, — произнес Бенджамин Мильтон с сильным акцентом лондонского простонародья.
— Прекрасно, мистер Мильтон! Но вам не кажется, что провинциальный выговор подошел бы больше?
— Может, деревенский, мисс Лэм? Не подскажете какой-нибудь образчик?
— Доводилось ли вам слушать лекции профессора Порсона[93]об античном искусстве?
— Разумеется. В зале масонской ложи.
— Сумеете воспроизвести его манеру?
В саду появилась Тиззи и объявила, что пришел «тот молодой человек» и спрашивает мисс Мэри.
— Тот молодой человек? — игриво повторил Бенджамин.
Чарльз так глянул на него, что Мильтон осекся, а Мэри, заметно смутившись, под легким летним дождиком последовала за Тиззи.
* * *
Входя в дом, Мэри хотела было посмотреться в зеркало, но удержалась.
— Надеюсь, Тиззи, ты не оставила его ждать на крыльце?
— А где же еще было его оставить? В гостиной сидит ваша матушка, а прихожая заставлена сапогами.
Мэри поспешила открыть дверь, за которой со шляпой в руках стоял Уильям.
— Приношу свои извинения, мистер Айрленд. Простите, что я…
— Я очень тороплюсь, Мэри. В среду утром собираюсь отправиться в Сатерк. — Он запнулся. — Вы, если помните, выражали желание поехать со мной.
— Конечно же помню. Я была бы вам очень благодарна. — Эта фраза прозвучала несколько фальшиво, и Мэри на миг отвела глаза. — Просто счастлива. Стало быть, в среду утром? — Уильям кивнул. — Я помечу себе в календаре. Не зайдете ли в дом?
Общение часто происходит молча, помимо слов. Уильям понял: ей не хочется, чтобы он остался. К тому же он заметил, что из-за шторы, словно стражник, готовый отразить нападение на замок, выглядывает миссис Лэм.
— Спасибо за приглашение, но вынужден отказаться: времени нет. — Он протянул руку, Мэри слабо сжала ее. — Я за вами зайду. Около девяти утра.
Так и не надев шляпы, он повернулся и двинулся прочь, а она смотрела ему вслед, пока он шагал по Лейстолл-стрит в сторону колонки, вокруг которой толпились женщины.
Мэри, вздохнув, вернулась в дом и услышала, как миссис Лэм суетливо семенит назад к камину. Заговаривать с матерью совершенно не хотелось, но та до боли знакомым жалобным голоском сама окликнула дочь:
— Можно тебя на минутку, Мэри?
— Да, мама, что тебе?
— Этот молодой человек…
— Мистер Айрленд.
— Вот-вот, именно. Этот молодой человек определенно протоптал тропинку к нашему дому. Является беспрестанно.
— И что с того?
— Ничего. Я только поделилась своим наблюдением. — Мэри молчала. — Ты считаешь приличным играть пьесу в воскресенье, Мэри?
— Мы не играем. Просто читаем вслух кое-какие строки.
— Твой отец от этого возбуждается. Взгляни-ка на него.
Мистер Лэм лежал на диване и бдительно следил за летающей по гостиной мухой. После выходки дочери во время чаепития миссис Лэм стала держаться с нею заметно осторожнее. Теперь она позволяла себе лишь бросать в пространство отвлеченные ремарки и «наблюдения» или же намекала на невнимание к чувствам мистера Лэма.
— Твой отец всегда свято соблюдал Седьмой день.
— Тогда почему сегодня вы не в церкви?
— У мистера Лэма болят ноги. Возможно, к вечерней службе ему станет легче.
Мэри уже не слушала мать. Голова вдруг стала странно легкой, перед глазами все поплыло, и Мэри ухватилась за ручку кресла. Казалось, кто-то просверлил дыру в ее черепе и наполнил его теплым воздухом.
— Сам-то он никогда не пожалуется, но я заметила, что он припадает на одну ногу, как заезженный конь. Верно, мистер Лэм?
Мэри смутно слышала какие-то звуки; она раздраженно провела рукой по лицу.
— Но он не ропщет… Что с тобой, Мэри?
Мэри опустилась на ковер и прислонилась головой к креслу.
Отец смотрел на нее с восторженной улыбкой:
— Господь прибирает.
— Ты что-то уронила? — спросила миссис Лэм.
— Да, — Мэри уже начала приходить в себя. Она невидящими глазами уставилась на ковер. — Сейчас-сейчас, — бормотала она. — Булавку.
— Жаль, что я уже не могу нагнуться так, как в молодости. А вот и наш сынок, как черт из табакерки. Чарльз, помоги-ка сестре. Она обронила булавку.
Чарльза удивило, что его встретили сравнением с чертом.
— Куда ж ты ее положила, милая?
Мэри отрицательно качнула головой:
— Никуда. — Она уцепилась за руку брата, и он помог ей подняться на ноги. — Я ошиблась. Все в полном порядке.
— Только что приходил мистер Айрленд, — многозначительно, как ей самой казалось, произнесла миссис Лэм.
— Да? Отчего ж он не остался?
— Мэри разговаривала с ним на крыльце.
— У него дела, мама, — объяснила Мэри, все еще опираясь на руку брата.
— Он, видимо, человек очень занятой, — заметил Чарльз.
* * *
На самом деле Чарльз начал испытывать зависть к Уильяму. За месяц редактор «Вестминстер уордз» опубликовал в журнале целых два эссе Айрленда: «Юмор в „Короле Лире“» и «Игра слову Шекспира». Кроме того, ему же было предложено написать серию очерков на тему: «Шекспировские персонажи». Между тем эссе самого Чарльза о трубочистах все еще ждало публикации; правда, Мэтью Ло попросил его написать вторую часть — о столичных нищих, только не об убогих или растленных, а о самых колоритных и чудаковатых. Чарльзу, однако, пока что довелось встретить всего двух-трех таких персонажей: карлика, что просит подаяния на углу Грейз-Инн-лейн и Теобальд-роуд, — время от времени этот уродец принимается шнырять между лошадьми, стараясь их испугать; а еще лысую женщину, что кувыркается на голой земле у собора Сент-Джайлз, чтобы получить хотя бы полпенса. Впрочем, Чарльз не был уверен, что эти два представителя низов способны подвигнуть его на глубокие размышления о жизни лондонских босяков.
