и вооружая против Франции все европейские государства. Таким образом, жизненно важный принцип Четверного союза, сохранение династии Бурбонов на французском троне, противоречил британским интересам. В мирной Франции наблюдался бы неуклонный подъем могущества и процветания, что означало, что Британия никогда бы не приняла активное и искреннее участие в усилиях по умиротворению Франции. На ведение континентальной войны Британия также не располагала ресурсами. Поскольку общественное мнение и избирательная политика играли ключевую роль в принятии решений о налогообложении и других публичных действиях, британское правительство не могло вести непопулярную войну. В то же время отказ Британии участвовать в войне нарушил бы дух и букву Четверного союза. Другими словами, в случае союзнической военной интервенции во Францию ситуация как внутри Великобритании, так и в отношении других государств вынудила бы правительство оставаться в стороне в качестве доброхотного наблюдателя.
Историки усмотрят в оценке Обрескова память о военном опыте России в 1812 году, когда земли и народы империи выдержали натиск многонациональной Великой армии Наполеона. Дипломатические агенты императора Александра имели веские основания опасаться, что бремя европейской войны непропорционально ляжет на русские войска. Неспособность Австрии вести войну также беспокоила Обрескова. Австрия, будучи еще одним соперником Франции, также извлекла бы выгоду из потрясений в королевстве Бурбонов. Кроме того, поскольку политическое могущество Австрии достигло высшей степени, своего апогея, и Австрия исчерпала всю совокупность средств, дарованных ей Провидением, финансовые ограничения, особенно недовольства, подпитываемые повышением налогов, препятствовали бы ее искреннему участию в вооруженном вмешательстве. Для Австрии только мир мог обеспечить стабильность. Таким образом, интересы одной из договаривающихся сторон вновь противоречили интересам Четверного союза, который по-прежнему нес ответственность за обеспечение спокойствия во Франции. Без серьезного участия Австрии и Великобритании Четверной союз был обречен на провал. Как союз принципов, а не интересов, он был иллюзорным. Как союз, враждебный стране, которая абсолютно никому не угрожала, он был несправедливым. Франция вернулась к правам и естественному статусу великой державы, и французское правительство выполнило все договорные обязательства. Будучи уверенными, что будущие обязательства также будут выполнены, союзники официально отказались от любого принудительного наблюдения за взаимоотношениями внутри страны и действиями правительства. Другими словами, Четверной союз достиг своей законной цели – гарантировать выполнение французским правительством взятых на себя правовых обязательств. На фоне этого успеха союз отныне опирался на абстрактные принципы, а не на позитивные интересы.
Из всех союзников, продолжал Обресков, только Россия была больше всего заинтересована в том, чтобы полностью сохранить в силе Четверной союз плюс Франция (иногда называемый Великим союзом). Россия была слишком сильна, чтобы нуждаться в ослаблении других государств или желать его. Лояльность была высшим и основополагающим принципом внешней политики императора Александра, являющимся для нее святым. Лояльность требовала пунктуального исполнения принятых обязательств, особенно в отношении casus foederis et belli. Но могла ли Россия достичь цели союза собственными силами? В случае обращения к Четверному союзу отступничество Австрии и Великобритании вызвало бы политический раскол в то время, когда союз и братство глав наций были бы наиболее желанными и необходимыми. Обресков, как и другие российские дипломаты с 1815 года, чувствовал политическую изоляцию своей страны. Он принимал это как нормальную позицию империи, но он не хотел отчуждения в отношениях с Францией, для которой обращение к Четверному союзу явилось бы безусловно враждебным актом. Кроме того, несмотря на передачу Австрии – уже фактически неоспоримой владычице всей Италии – диктатуры над Германией, Пруссия оставалась независимой, хотя и не могла играть активную роль. Таким образом, единственным действительно полезным союзником России была Франция, которая в случае отчуждения могла бы вступить в союз с Австрией.
Обресков, однако, не пришел к выводу, что у Четверного союза не было цели или функции. Альянс продолжал приносить пользу. Мир в Европе зависел от правопорядка во Франции, где моральная сила Четверного союза укрепляла легитимную власть и препятствовала восстанию. Но если цели Четверного союза начинали казаться неопределенными или невыполнимыми, Россия должна была отказаться от призывов к действиям. Россия должна была признать casus foederis et belli, только если Франция проявила бы открытую внешнюю агрессию. До тех пор, пока в Европе соблюдались договоры, сохраняющие порядок и мир, и пока принятая во Франции форма правления представлялась уместной и разумной, Россия должна была оставаться пассивным наблюдателем. (Неуказанные) общие интересы Австрии с другими державами, уменьшавшие политическое влияние России, служили доказательством неизменной истины, что действительными, полезными и искренними союзами могут считаться лишь союзы, основанные на самой природе вещей, на определенных общих интересах, а не на абстракциях или частных отношениях. Сама природа, по мнению Обрескова, требовала союза России и Франции, основанного на счастливом совпадении интересов.
Реалистическое описание европейского порядка от Обрескова не соответствовало внешней политике императора Александра I, который поддерживал Четверной союз и возлагал надежды на личную дружбу между монархами. В марте 1820 года Венский двор отрицал существование какого-либо сепаратного или тайного союза между Австрией и Британией[189]. Русский монарх сопротивлялся высказанной ранее Каподистрией критике в адрес Четверного союза и покинул Аахен довольный результатами, несмотря на провал в заключении оборонительного договора о взаимных гарантиях. Однако разумные опасения сохранялись, о чем свидетельствует «Обзор за 1819 год» А. С. Стурдзы, который был подготовлен по императорскому приказу для анонимной публикации за рубежом[190]. Составленное на основе набросков, представленных Каподистрией, сочинение Стурдзы получило одобрение Александра. Первоначальная цель обзора заключалась в том, чтобы оказать влияние на иностранное общественное мнение, однако с началом испанского восстания обстоятельства изменились и начался период кризиса. Этот обзор остался не опубликован, а собирательный голос автора, который якобы вдохновлялся духом согласия, мира и правды, более не выглядел уместным. Также было неуместным заявление о том, что суждения Стурдзы не должны были выражать точку зрения какой-либо конкретной партии, религиозной группы или какого-либо правительства[191]. Хотя умеренный тон автора создавал атмосферу спокойного рассуждения, он не мог скрыть своего стремления к спокойствию или волнения о будущем. Миротворцы, возможно, обладали инструментами, которые позволяли им справляться с большими потрясениями, и перспектива мира казалась вполне реальной, но одно дело – возвышенные принципы, а другое – суровая реальность.
Несмотря на противоречие между принципами и реальностью – сквозная тема обзора, – Стурдза начал на оптимистической ноте. Текущий исторический период представлял собой времена спокойствия после многих лет кризиса, возможность для беспристрастного размышления и период изменения нравственного порядка во всем мире. При написании обзора Стурдза надеялся преодолеть экстремизм, угрожавший стабильности в Европе и препятствующий признанию истины. Он утверждал, что истина может быть достигнута путем вдумчивого, объективного рассмотрения политических событий 1819 года. Действительно, даже несмотря на то, что дух раздора и знамя воинствующих настроений ставили под угрозу хрупкий мир, достигнутый Европой, оставалось возможным, на основе здравого смысла и анализа прошлого опыта, обрести голос разума. Голос разума, якобы воплощенный в обзоре, стремился выйти за рамки радикальных позиций и пролить свет на правду. Если бы мы могли приблизиться к пониманию прошлого, объяснял Стурдза, то можно было бы достичь лучшего порядка вещей, возврата к умеренности, которая позволила бы услышать совесть и веру, и восторжествовала бы истина. Иными словами, прогресс зависел от беспристрастного анализа прошлого и от способности людей овладевать своими страстями и контролировать их.
В «Обзоре за 1819 год» подчеркивалась новизна текущего исторического момента
