Открытка ко Дню Матери, которую Дэвид послал Бетти Фалько в 1975 г.Нет более прекрасного города, чем Нью-Йорк в канун Рождества. Украшенный сотнями искусственных огней, поздравительных табличек и объявлений о распродажах, этот город создает ощущение постоянного праздника, который с кем-то другим. Семьи с детьми спешат забежать в ближайшее кафе, чтобы заказать себе пиццу со всеми возможными ингредиентами. Парочки целуются на мостах, в парках и на катках. Подруги смеются, обсуждая недавно просмотренный фильм. Все невероятно счастливы и куда-то спешат, а из колонок, установленных в каждом магазине, салоне или прачечной, звучат рождественские гимны. Если вы погружены в предрождественскую суету, то вы не заметите того, как прекрасен этот город, но если вы вдруг решили оглянуться и посмотреть на то, как прекрасен Бродвей декабрьским вечером, вы поймете ту пустоту, которую чувствует одинокий человек перед лицом общего праздника.
Из района, в котором жила Розалин, он выехал в квартал Джамэйка, проехал мимо офиса охранной компании, в которой вроде бы еще числился. Дэвид почувствовал поток ярости, направленный на своего начальника. Из-за того, что у него нет разрешения на хранение оружия, он не получил прибавки к зарплате и не смог за все это время скопить хоть сколько-нибудь существенную сумму. Ему нужно оружие, оно жизненно необходимо в Нью-Йорке абсолютно всем. Проблема в том, что в этом городе всегда было сложнее всего получить лицензию на покупку или хранение оружия, так как он и без того считался мировой столицей убийств. Республиканцы считали, что это как раз из-за того, что у людей нет возможности носить с собой оружие, а демократы обычно затыкали им рот гуманистическими лекциями о вреде оружия. В этот момент Дэвид почувствовал ненависть к демократам.
Он выехал из Джамэйки в квартал однотипных домов Квинсбридж. Даже здесь, в царстве мрачного социального жилья, чувствовался праздничный дух Рождества. Мост между Квинсом и Манхэттеном был щедро украшен огнями, а все магазины поблизости выставили декоративные елочки при входе. Дэвид пересек мост и проехал насквозь весь праздничный и гудящий Манхэттен.
После шума и блеска Манхэттена Бронкс показался ему большим заброшенным городом, из которого куда-то делись все жители. Он хотел было свернуть на Барнс-авеню, но передумал и отправился в Co-оp-сity. Здесь он припарковал машину и вышел побродить между знакомыми с детства домами. При виде прохожих он то и дело неосознанно дотрагивался до рукоятки ножа, больно врезающейся в живот.
Он свернул на бульвар Co-оp сity, откуда можно было пройти к его родному дому или отправиться к набережной и парку. Бульвар представлял собой широкую и пустынную улицу. По замыслу архитекторов предполагалось, что на первых этажах всех домов на улице будут открыты многочисленные магазины, бары и маникюрные салоны, но на деле идея оказалась провальной с финансовой точки зрения. Люди не хотели здесь тратить свои деньги, предпочитая ходить или в более престижные, или в более дешевые места. Поэтому бульвар быстро превратился в неуклюже пустынную и широкую улицу, на которой работало несколько химчисток и один продуктовый супермаркет. В этот момент Дэвид увидел, как из дверей продуктового магазина на улицу вышла женщина в тяжеловесном пальто в пол и с множеством сумок в руках. Она явно спешила домой, чтобы успеть приготовить что-то к праздничному столу.
Женщина свернула в сторону родного дома Дэвида. Берковиц следовал за ней, то сокращая расстояние между ними, то давая женщине пройти немного вперед. Нож в очередной раз больно врезался в живот. Дэвид вытащил его из импровизированных ножен и побежал в сторону женщины. Оказавшись на расстоянии десяти сантиметров от нее, он с усилием воткнул ей в спину нож. Лезвие не поддавалось. Потребовалось навалиться всем телом, чтобы лезвие прорезало толстую ткань пальто и вонзилось в тело. Женщина издала звук, слабо напоминающий крик, и обернулась. Дэвид успел вытащить нож. Испугавшись того, что женщина увидела его лицо, он вонзил ей лезвие в грудь.