огляделся и потянул юношу за собой.
— Пошли-ка отойдём.
Он затащил его внутрь строящегося здания. Бергей взирал на старика исподлобья.
— Да не смотри ты так на меня, — усмехнулся Датауз, — ешь спокойно, не отниму. Скажи, кто таков и откуда взялся.
— Люди зовут Бергеем, — буркнул юноша, — из Берзобиса я.
— Ишь ты… — заломил бровь Датауз, — прям из Берзобиса? А по мне так из леса.
— В Берзобисе «красношеие», я знаю, — проговорил Бергей, у которого теперь кусок не лез в горло, — я там уж четыре года не был. Как «красношеие» пришли, мы в Сармизегетузу перебрались.
— В Сармизегетузе три месяца как пепелище.
— Я знаю, — буркнул Бергей.
— И где ты все это время был?
Юноша ответил не сразу. Раздумывал, стоит ли рассказывать про Тзира.
— В горах. Там.
— И много вас там таких? — негромко спросил старик, — из Сармизегетузы?
— Тебе то что? — огрызнулся Бергей и неопределённо мотнул головой, — хочешь этим сдать?
— Дурак ты, парень, как я погляжу, — мягко сказал Датауз, — хотел бы тебя сдать, уже вязал бы сейчас. Ты, я смотрю, совсем своих от чужих отличать разучился. Ещё и крадёшь тайком.
— А вы свои, что ли? — с вызовом бросил Бергей, — вы же вон, на «красношеих» работаете! А чего-то я ни цепей, ни колодок не вижу! Продались?
Старик сгрёб его за грудки, притянул к себе.
— Ты язычок-то прикуси, засранец, а то была сопля зелёная, станет красная, — сказал он, не повышая голоса, — ты бы у римлян воровал еду, если такой дерзкий. Или с ними связываться — кишка тонка?
Бергей не ответил, но смотрел на старика с вызовом.
— Ты молодой, а потому дурак, — констатировал Датауз, — думаешь, мы по своей воле на этих ублюдков работаем?
Бергей, продолжая взирать на него исподлобья, подумал и медленно помотал головой.
— Ты один здесь? — спросил Датауз.
— Один, — буркнул юноша.
— Что, там, в горах, совсем худо стало? — спросил старик и сам же себе ответил, — и то верно, зима идёт. Мы тут-то в землянках зубами стучим…
— Я не знаю, как в горах, — сказал Бергей, — не понимаю, о чём ты говоришь.
— Погоди-ка, — удивился Датауз, — я, было, подумал, что кто-то из Сармизегетузы до её падения успел уйти. Решил, они тебя разведать послали, что тут и как.
— Нет, — покачал головой Бергей, — ничего об этом не знаю. Один я. Сам уцелевших ищу.
— Уцелевших? — переспросил старик, — родные там у тебя были?
— Мать, сестра и брат.
— Сестра?
— Да. Меда, дочь Сирма. Брата Дарсой зовут, ему восемь лет. Меде — девятнадцать. Мать наша — Андата. Ещё Эптар, муж Меды. Может, слышал?
— Сирм… — пробормотал старик, — Сирм из Берзобиса… Знакомое имя. Из царёвых воинов?
Бергей кивнул.
— Так ты, парень, из «носящих шапки», выходит? — присвистнул Датауз и оглядел худого, оборванного Бергея с ног до головы, — нет, здесь ты своих не найдёшь. Тут коматы одни. Из окрестных сëл. Римляне нас сюда на работу согнали.
Он выглянул наружу, осмотрелся. Повернулся к Бергею.
— Давай-ка я тебя, парень, к своей жене отведу пока. У нас тут землянки неподалёку откопаны, там и живём.
Он потащил Бергея за рукав, но тот упёрся.
— Так что, неужели никто не спасся? Или тебе не известно?
Старик долго не отвечал, глядя Бергею прямо в глаза. Потом медленно покачал головой. Юноша втянул воздух сквозь сжатые зубы и глухо застонал.
Даки-рабочие жили в землянках примерно в полумиле от строящейся Колонии.
— Ты, парень, знаешь что? Сейчас пойдем, так прихрамывай. Если окликнут, скажу, что ты ногу повредил. И не вздумай башкой крутить, не должны твоё лицо увидеть.
— Почему?
— Ты видел среди наших хоть одно молодое лицо?
— Н-не помню… — оторопело пробормотал Бергей.
— Потому что нету, — с ожесточением прошипел Датауз, — старики одни, калеки, бабы.
— А куда… — начал было юноша, но Датауз перебил его.
— Мужики в боях сложили головы, а кто остался, того в рабство продали. И молодёжь почти всю…
По спине Бергея пробежал холодок.
Выйдя наружу, старик позвал:
— Бития!
К ним подошла женщина, та самая, которая принесла ему обед. На вид она была моложе мужа лет на десять и, судя по всему, в молодости блистала красотой. Сейчас у неё был уставший, потухший взгляд.
— Жена моя, — представил Битию старик.
Бергей со всем вежеством пожелал здоровья. Датауз кратко рассказал Битие о нём. Женщина заохала, захлопотала.
— Голодный же ты, сынок…
Датауз, опасливо оглядываясь по сторонам, осадил её.
— Погоди ты. К нам его надо отвести, нельзя ему тут быть.
Никто их не остановил. Один из римлян-часовых даже кивнул Датаузу. Видать и впрямь подумал, что тот оказывает помощь увечному. Когда они удалились от города, старик обернулся.
— Молодёжь здоровую продали. Детей всех. Кто остался, им не опасен и малополезен. Все амбары они едва не до последнего зёрнышка выгребли. Прокормить себя теперь не можем.
— Как же жить будете?
— На весенний сев семян нету. Эти не дадут, не для того обдирали. Зиму протянем, а потом передохнем с голоду. Пока работаем на них, кормят. Как построим город, не нужны станем. Да и если бы посеяли хлеб, всё равно он уже не наш. Наместник землю для ветеранов нарезает. Было у меня поле, а теперь оно уже не моё. Теперь мне только к Залмоксису остаётся или, ежели желаю погодить, в батраки к «красношеим». Эта солдатня всюду важная ходит, примеривается ко всему. Расспрашивает, где тут земля получше, а где камни и болота. Сучьи дети…
Разговорчивый старик рассказал, что все трое его сыновей на войне сложили головы. Двое старших ещё в первую, а младший, последняя отрада матери, совсем недавно. В Сармизегетузе.
— Даже похоронить, как положено не смогли. В огне сгинул.
— Может живой? — предположил Бергей, — вдруг пробился?
Датауз внимательно посмотрел на него, помолчал, потом медленно покачал головой.
Пришли к землянкам. Их было отрыто десятка три.
— С разных сёл тут народ, — сказал Датауз, — кто остался.
Бития сунула Бергею в руки миску просяной каши. Потом смотрела, как он торопливо стучал ложкой (ничего не смог с собой поделать) и вздыхала. Она расспросила Бергея о его родных, и он не смог таиться перед этой доброй женщиной. Рассказал всё. И про то, как ушёл от Тзира тоже. И про встречу с Дардиолаем. При упоминании его имени, Датауз удивлённо поднял бровь. Не мудрено, Молния по всей Дакии известен.
Датауз сидел рядом и внимательно слушал. Жена его украдкой вытирала глаза. Говорила, от дыма слезятся. Очаг был сложен прямо в землянке. По-чёрному топился. Глаза и у Бергея слезились, но, может быть, и не от дыма вовсе.
Когда он закончил
