же пошла в ванную. Я проводил ее взглядом. Даже маленькие женщины – не экзистенциально маленькие, а по возрасту – умеют так ходить, что ты по спине понимаешь: обиделась, недовольная, срочно требует внимания. А вот нет! Я на такие штучки-дрючки не ведусь. Дождавшись, когда польется вода, я ушел за одеждой. В магазине при кемпинге имелись небольшие спецовки и мужской великоразмерный шмот. Пришлось взять Вере спецовку и берцы. С другой стороны – а почему нет? Оригинально. В Москве и не так, говорят, ходят. Назад я шел бодренько, у двери почему-то заменжевался. Стучать, думаю, или запросто зайти? С одной стороны, там девушка посторонняя, с другой – она же знает, что я приду, да и номер мой. Нет, за него Фаня заплатил, но мы с Фаней братаны, а она не братан, поэтому номер мой. Или вот я говорю – посторонняя, но посторонняя ли? Ну, не в том смысле, что я к ней что-то питаю, а в том смысле, что я вроде как ее спас, поэтому зачем церемонии разводить? Или вот каблучество. Каблуканство. Что я, в свой собственный номер стучать должен? А ху-ху не хо-хо? Хотя сбегал же вот ей за одеждой, не обломался, ретивенько. Да ничё не ретивенько! Что, она в моем куртафане и ботинках пошла бы? А почему нет? Чё-то долго я стою. Занес руку. Постучу, думаю. Опустил руку. Нет, не постучу, щас.
Вера: Я тебя в глазок вижу!
Я провел поднятой рукой по волосам, типа я ее для того и поднял, чтобы по волосам провести. Все бы ничего, только у меня волос нет.
Я: Мне, это… зайти?
Вера: Нет, блин, у порога положи! Заходи, конечно.
Я услышал топоток голых пяток по ламинату. Чуть не сказал – пяточек, прости господи. Зашел. Вера сидела на кровати в двух полотенцах: большом на голове и маленьком на теле.
Я: Ты полотенца перепутала.
Вера: Не перепутала.
Вера закинула ногу на ногу. Как это все банально! Особенно то, что ноги длинные.
Я: Твои новые шмотки.
Я бросил кулек на кровать. В Перми все пакеты кульками называют. Вера тут же легла на живот и полезла в кулек, а ногами как бы так непосредственно в воздухе заболтала, отчего короткое полотенце стало еще короче. Я стал смотреть на часы. Удивительная штука – время… Гравитация, опять же. Как вот это все?..
Вера: Это что за хрень?
Я: Это не хрень. Это спецовка для миниатюрного слесаря.
Вера: Я не слесарь.
Я: Зато миниатюрная.
Вера: Я не везде миниатюрная.
Я: Не везде.
Вера: Я примерю. Не смотри.
Я: Пытаюсь.
Вера: Что?
Я: Не смотрю.
Время потекло медленно, как всегда бывает, когда хочешь, чтобы оно текло быстрее. Надо, думаю, быстро захотеть, чтоб оно текло быстрее, тогда оно потечет медленнее. Но ведь если надо захотеть быстро, наверное, будешь… как бы это… захотевать долго. Или…
Вера: Смотри!
Я посмотрел. Вера надела спецовку на голое тело. И без куртки. Штаны только на лямках. Лямки прикрывали соски. Никогда не думал, что спецовка глубоко эротична. Нежная Вера, грубый материал, тяжелые берцы на ногах, кокетливые лямки. Как, интересно, слесари на работу ходят? Любой их визит на дом – как сюжет порнофильма.
Я: Ты бы футболку надела. Просквозит.
Вера: Не просквозит. Поговорим?
Я: Давай.
Вера: Я, собственно, уже… Ляжем?
Я: Давай.
Вера: Какой ты нетерпеливый.
Легли. Вот житуха, а? С привкусом педофилии. Человеку восемнадцать лет. Восемнадцать! Ладно он хоть пирогом мимо рта не промахивается, какой там секс-шмекс!
Вера: Ты меня спас…
Я: Ты выбежала под машину!
Вера: Не психуй. Это неважно. Я не хочу быть с тобой.
Я посмотрел на Веру. Она улыбнулась и положила руку мне на плечо. Правая лямка сползла.
Я: Правда?
Вера: Правда. Я хочу, чтобы ты хотел быть со мной. Итог тот же, но разница есть. Погасим свет?
Я: Гаси.
Я вызвал в памяти образ Ангела. Очень резво он превратился в Веру. Набоковщина какая-то! И Бунин. Черные аллеи!..
Вера: Не лежи, как истукан. Потрогай меня.
И я чуть не потрогал, прикиньте? Нет, животное начало во мне хотело ее потрогать, но мое животное начало всех почти хочет потрогать, это не считается. Проблема в том, что я ее как личность чуть не потрогал. И не потому, что именно как личность хотел потрогать, я хотел ее потрогать как личность, которая подчиняется логике событий. Типа, спас, увез, одежду купил, в кровать легли, а дальше изволь трогать и доставать член, желательно твердый, как свая. А оттого, что она сказала, что не хочет со мной быть, я как бы выдохнул и обиделся одновременно. Вот хрен пойми, на что обиделся, а как-то, сука, обидно. Это не от интеллекта, не от силы зависит. Хтонические какие-то глубины затронуты, а оттуда, из глубин, лезет: мол, заделаю сейчас Вере ребенка, пусть едет в Краснодар, родит пацана, футболистом будет, навещу, может… А дальше дом привиделся двухэтажный, лабрадор, рыбалка, кошки, работенка нормальная, детишки, жизнь семейная, простая и надежная, как табуретка из ИКЕИ. А не плюнуть ли, думаю, на все? Ну что меня держит? Ангел сама сбежала, на Иисуса променяла. Еще и деньги с прахом увела. А Тысячелетнее царство Христа мне вообще не вперлось, чтобы я с «Некрономиконом» за него бодался как за свое, за родное. Туман ведь один, мгла! А Вера тут, рядом, живая, горячая, срывай спецовку и лижи ее, кусай, мни, шлепай, трахай, жарь, люби, бей не жалей! Да что угодно, Господи! Как собака, всю жизнь при мне будет. Как котенок слепой, что хочу с ней, то и сделаю!
Вера поцеловала меня в губы. Не страстно, не с языком, а едва-едва, как пчела на цветок села. Я молча вскочил с кровати и в угол почти встал, к стене лицом, как дурак.
Я: Не надо. Ты спи здесь, я у Савраса переночую.
Вера: Да? А может, я у него переночую?!
Я: Вера, не нагнетай.
Вера: С кем хочу, с тем и сплю! Пшел вон отсюда!
Я: За словами следи.
Вера: Или ложись ко мне, или уходи.
Я ушел. Надо признаться, трусливо ушел – на Веру так и не посмотрел. Зато она мой уход без внимания не оставила – берцем, дура, в дверь швырнула. Когда она их снять успела?
В баре при кемпинге потихоньку возникал народ. Алкоголь – он, как черная дыра, притягивает к себе людей на правах более легких предметов. Ну,
