Сенька. Голос его вдруг задрожал. Натка даже испугалась. – Ты меня как будто не замечаешь. Утром ты либо увозишь Настю на тренировку, пока я еще сплю, либо, наоборот, отправляешь ее с Костей, а сама ложишься досыпать, так что я завтракаю и ухожу в школу, не успев тебя повидать. А вечером ты поздно приезжаешь, потом на автомате занимаешься домашними делами, а ко мне даже не заглядываешь. Мам, ты даже не знаешь, что я перестал ходить в бассейн.
Час от часу не легче.
– Ты перестал ходить в бассейн? Но почему? Тебе же нравилось, и тренер тебя хвалил.
– А зачем мне туда ходить? Олимпийским чемпионом я не стану. И мировых рекордов мне не видать. А тебя ведь только это интересует.
Натка даже растерялась от такого несправедливого обвинения. Хотя почему несправедливого? Она же постоянно тарахтит о том, как мечтает видеть Настеньку на пьедестале почета. А про сына она такого ни разу не говорила, потому что видит его успешную жизнь не в спорте, а в выборе хорошей профессии, которая сможет его прокормить. Но Сенька же этого не знает. В десять лет дети видят только внешнюю сторону вопроса, а в ней все выглядит так, словно до успехов дочери ей есть дело, а до сына нет.
Бедный малыш. Да он же просто ревнует. Только что сделанное открытие поразило Натку до глубины души. Когда они усыновляли Настеньку, то делали все, что от них зависело, чтобы сын принял девочку и не ревновал, что в семье появился еще один ребенок. И вот теперь, спустя год с лишним, детская ревность все-таки прорвалась, причем в этом не виноват никто, кроме Натки, которая все свои силы и свободное время бросила на фигурное катание.
– Сыночек, если тебе надоело ходить в бассейн и ты больше не хочешь заниматься плаванием, то я, разумеется, не против, – сказала она и погладила Сеньку по голове. Он дернулся, но позволил ее руке остаться на непослушных вихрах. Господи, да сына подстричь давно пора, а она и это упустила из виду, забегавшись. – Но если тебе нравится плавать, то не имеет никакого значения, станешь ты олимпийским чемпионом или не станешь.
– Тебе одной олимпийской чемпионки в семье достаточно?
Что ж, Наталья Сергеевна. Получай, что заслужила. И понимай, как ты будешь теперь все это расхлебывать.
– Я вас буду любить вне зависимости от того, станете вы чемпионами или нет, – улыбнулась Натка, наклонилась и поцеловала Сеньку во вкусно пахнущую макушку. Такую родную и теплую. – И тебя, и Настю. Вы вовсе не должны удовлетворять никакие мои амбиции. Только свои. И вольны делать все, что захотите. Это понятно?
– Понятно, – кивнул Сенька и хлюпнул носом. – Мам, я так по тебе соскучился.
– И я по тебе соскучилась, – призналась Натка. – Знаешь что, давай мы в субботу сходим все вместе в кино. Давно мы там не были.
– Но у Насти же в субботу тренировка.
– А мы ее пропустим. Один раз можно. Или не один. А то так можно и всю жизнь пропустить.
– Правда? – в голосе Сеньки слышалась надежда.
– Конечно. Но ты мне все-таки в субботу расскажи, откуда тройки и как ты собираешься с ними справляться. Мне это важно. Или, если хочешь, расскажи сейчас.
– Нет, мам. Уже поздно. А ты устала, я же вижу. И мне спать пора, чтобы завтра в школе на уроках носом не клевать, так что я в субботу расскажу. Там нет ничего страшного. Того, что нельзя было бы исправить. Еще же три четверти впереди, так что на годовые оценки не повлияет.
Все-таки у Натальи Кузнецовой очень хороший и разумный мальчик. Она снова нагнулась и поцеловала сына на ночь, чего не делала уже очень давно. С того времени, как отдала Настю в секцию фигурного катания.
– Спи, сыночек, – сказала она и вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.
Она думала, что Костя уже ушел в спальню, но он ждал ее на кухне, в напряженной позе стоя у открытого окна. Видимо, тайком курил, думая, что она не заметит.
– Ну что? Спустила на сына собак за плохую учебу? – саркастически поинтересовался Таганцев. – Правда, я воплей не слышал. Даже странно.
– Я не собираюсь орать на своего сына, – устало вздохнула Натка. – Слушай, Кость, я, кажется, перегнула палку. Совсем забросила Сеньку, да и тебя тоже. А у него скоро переходный возраст. Ему должно быть особенно обидно из-за того, что все внимание младшей сестре.
Таганцев недоверчиво смотрел на жену.
– Что такое? Я слышу голос разума? Наташа, неужели ты начала понимать, что наша жизнь в последние два месяца летит в тартарары?
– Летит, – согласилась Натка. – Просто у нас разные цели. Меня все тренеры, с которыми я разговаривала, предупреждали, что формирование из ребенка результативного спортсмена возможно только через полное отречение от себя и своей жизни. Я была готова к самоотречению, но не должна требовать того же ни от тебя, ни от Сеньки. Особенно от Сеньки. Вы оба имеете право на реализацию своей мечты о прекрасной и комфортной жизни. Так что мне надо выбирать между моей мечтой стать матерью олимпийской чемпионки и нормальным будущим моей семьи.
– Выбирать?
– Хотя нет. Какой может быть выбор. Моя семья для меня важнее всего на свете. Так что решено: мы тренируемся до пятницы, а потом забираем Настю из «Хрустального конька». Если она захочет и дальше кататься, то отдадим ее на каток у дома. Там занятия два раза в неделю, можно все успеть. А не захочет – найдем ей другое занятие по интересам. Вот только платье сшитое жалко. Оно такое красивое.
– Ничего. Найдем, когда и куда Настя сможет его надеть, – Таганцев обнял жену и прижал ее к себе. – Ты молодец, Натка. Я горжусь, что ты все правильно поняла.
Приведя следующим утром Настю на лед, Натка сквозь пелену слез наблюдала за тем, как девочка выполняет обязательную разминку. Ей было так тяжело, что она достала телефон и впервые за долгое время нарушила самой себе данное обещание не тревожить сестру по пустякам.
Лена уже оставила работу, отгуляла отпуск и теперь оформляла необходимые для декрета документы. К тридцатой неделе беременности фигура у нее значительно потяжелела. Чувствовала себя сестра не очень хорошо, поздняя беременность давалась ей нелегко, несмотря на то, что наблюдалась она в какой-то дорогой и очень престижной клинике. Более того, сразу после сдачи больничного по беременности Лена собиралась уехать в пансионат при этой клинике, расположенный в Подмосковье. Причем надолго, чуть ли не
