тьме проступили очертания, и путешественники различили отдельные стволы в первом ряду и непроглядный густой подлесок между ними. Старик Пфиффер беззвучно поставил фонарь на землю. Остальные последовали его примеру, как будто одновременно сочли бессмысленным пытаться рассеивать тьму Сумрачного леса такими крошечными огоньками.
Гортензия подумала, что если бы она искала кого-то в Колокольчиковом лесу, то непременно окликнула бы его с опушки. Но здесь любой звук казался запретным. Осмелься она сейчас произнести хоть что-нибудь, то посоветовала бы друзьям немедленно повернуть назад – с такой силой страх при виде жуткого леса сжал ее сердце. Пока же ей оставалось лишь ждать, когда затянувший ее мысли туман рассеется.
– Что дальше? – прервал благоговейную тишину Карл-ман. Его шепот прозвучал пугающе громко.
– Нельзя туда идти, – сказал Биттерлинг и покачал головой, – во всяком случае, не посреди ночи. Я не могу припомнить ни одного места в Холмогорье, где так трясешься от страха.
– Мы можем пойти вдоль опушки и посветить фонарями в глубь леса, – непринужденно предложил Одилий. – Быть может, где-то в зарослях есть проход или даже тропа, а если повезет, то мы найдем следы.
– Но на этот раз, я надеюсь, мы не разделимся? – спросил Звентибольд.
Он заметил рассеянный, слегка обеспокоенный вид Гортензии. Она не произнесла ни слова, и свет от фонаря, который она поставила на землю рядом с собой, бросал отблески на ее застывшее лицо, делая его похожим на маску.
– Гортензия, как ты себя чувствуешь? – обратился к ней Биттерлинг.
Она озадаченно посмотрела на него и ничего не ответила.
– Гортензия?
Он осторожно потянул ее за рукав.
Наконец, она вздрогнула и попыталась взять себя в руки.
– Полагаю, мне не помешает выпить воды.
Она приняла из рук Карлмана мешок с припасами, достала фляжку и сделала маленький глоток.
– Спасибо, теперь мне лучше, – сказала она и тут же поежилась. – Здесь холоднее, чем на живой изгороди. Холоднее и темнее, да кого этим удивишь? На какое-то мгновение этот лес сжал меня своими черными когтями, но теперь, полагаю, все позади.
– Одилий считает, что нам надо пройтись вдоль опушки, – повторил Биттерлинг предложение старика.
Пфиффер кивнул и поднял фонарь.
– Возьмем правее. И, конечно, будем держаться вместе. Но, может быть, нам стоит сначала позвать Бульриха, как думаете?
Его спутники не поверили своим ушам, особенно была поражена Гортензия. Громко кричать и звать Бульриха в этом месте казалось немыслимым. Но не успели они и слова сказать, как Одилий снова опустил фонарь на траву, приложил ладони ко рту и во весь голос закричал:
– Бульрих! Бульрих! Где ты? Бульрих Шаттенбарт, твои друзья пришли, стоят на опушке леса и ждут тебя! Бу-у-у-ульрих!
Гортензия, Звентибольд и Карлман замерли и непонимающе уставились сначала на старика, а потом на лес. Все ждали, что вот-вот в ужасающей тьме кто-нибудь шевельнется и это точно будет не Бульрих.
Чу!
Разве только что в подлеске не раздался треск? Значит, кто-то или что-то уже направляется к ним… Они чувствовали себя столь же беспомощными и беззащитными, как мышонок, чью норку разыскала кошка.
– Тс-с! – зашипел Биттерлинг, закрываясь руками. – Пожалуйста, тише!
– Бу-у-у-ульрих! Бульрих, ты здесь? – продолжал Одилий, не обратив на просьбу никакого внимания.
Карлман взволнованно переводил взгляд с Пфиффера на лес. С одной стороны, его восхищало безрассудство Оди-лия, с другой – нужно было следить за лесной опушкой. Немного помешкав, молодой квендель приложил руки к губам, как это сделал старик, и поддержал его звонким голосом:
– Бульрих! Дядя Бульрих! Где ты? Я пришел! Это я, твой племянник Карлман!
Сначала его зов звучал неуверенно, но с каждым словом Карлман становился все смелее и увереннее в себе. Он шагнул вперед, прямо в лесную тень, остановился и изо всех сил позвал дорогого дядю.
Но как бы громко эти двое ни кричали, в лесу ничто не шелохнулось и никто им не ответил – ни Бульрих, ни кто-либо другой.
– Карлман! – в ужасе прошипела Гортензия. Она не успела его вовремя схватить и теперь вынуждена была наблюдать, как ее подопечный скачет по опушке леса и истошно вопит. Это Сумрачный лес так на него повлиял, никаких сомнений.
– Все равно ничего не происходит, – обернулся к ней Карлман. – Здесь не так страшно, как в чаще. Идите сюда, подойдем к самым деревьям! И, может быть, немного дальше!
– Не смей! – крикнула Гортензия так же громко, как Карлман. Испугавшись собственного голоса, она прикрыла рот рукой. Наконец, собравшись с духом, Гортензия в несколько шагов догнала юного квенделя и грубо схватила его за плечо. – Святые пустотелые трюфели, Карлман Шаттенбарт! Может, ты, наконец, прекратишь шуметь? По-твоему, у нас тут пикник?
Карлман скорчился от боли – рука у Гортензии была тяжелая – и бросил неуверенный взгляд на деревья.
– Но там все тихо, – ответил он. – Может, это обычный лес, просто чуть сумрачней, чем другие…
– Чушь! – зашипела Гортензия. – Совсем ума лишился, так здесь вопить? Разве можно их так злить?
– Кого – их? – удивился Карлман.
– Ночную кобылу, оборотней, вурдалаков, злых гномов и прочих духов, – перечислила Гортензия.
Это произвело на Карлмана желаемое впечатление, и он наконец умолк.
– Подождите, – прервал их старый Пфиффер, который давно уже не кричал. Он предостерегающе поднял руку. – Что-то не так…
Все в ужасе уставились на опушку леса. Ни единого движения, ни единого звука не нарушало свинцовую тишину, о которую только что бились их собственные голоса.
Возможно, как они уже сами осознали, на свою погибель.
– Что не так? – прошептал Биттерлинг, обращаясь к стоявшему рядом Одилию. – Все по-прежнему тихо.
– Подожди, – тихо ответил старик и добавил: – Гортензия, Карлман, вернитесь к нам.
Собравшись вместе, они с тревогой вгляделись в безмолвные деревья. Луна скрылась, но над лесом еще сияли отблески ее серебристого света.
– Разве вы не видите? – спросил Одилий, указывая туда, где, как казалось остальным, мерцали последние лунные лучи. – В лесу стало светлее. Как будто где-то там зажгли огни.
Гортензия замерла, не понимая, что он имеет в виду.
– Вы думаете, это Бульрих?.. – Слова замерли на ее губах, ибо теперь все поняли, что заметил Одилий.
Из глубины леса полз полупрозрачный туман. Сначала он был таким неуловимым, что казалось, их обманывало зрение, но мерцание все не рассеивалось, и сомнения вскоре уступили место страшной уверенности: в Сумрачном лесу на самом деле стало светлее.
Что-то ярко светилось в дремучей чаще. И лишь слабый отблеск этого чего-то добрался до опушки леса, но и его хватило, чтобы выделить черные силуэты деревьев, которые округлялись и приобретали все более четкие очертания. Вскоре между стволами первого ряда уже были ясно видны невысокие заросли.
