к нему, с поклоном сказал:
- Прошу, отец Владимир.
И протоиерей обратил взгляд на меня:
- Ты вот, вижу, шустрый… А скажи, молитвы знаешь?
- Знаю. Я даже на клиросе пел.
- Я тебя не спрашиваю, где ты пел, - на клиросе или в подворотне. Тропарь рождества Христова знаешь?
- Как не знать! В прошлом году все рождество христославил.
- Опять болтаешь всуе. Придержи язык! Читай! Я начал читать, но не дочитал - протоиерей перебил меня и велел читать снова.
- Слово божье должно читать с чувством, - сказал он.
«Наверно, надо быстрее», - решил я.
И опять он перебил:
- Ты что читаешь?
- Тропарь рождества Христова, батюшка.
- Батюшка твой дома остался, а ты, балаболка, тут оказался. Начни еще раз!
Я стал читать возможно реже. Дочитал почти до конца, и вдруг протоиерей замахал на меня руками:
- Замолчи, балаболка! Читаешь слово божье без понятия… Читай ты! - сказал он Потапову.
С Потаповым произошло то же самое.
- И ты балаболка! Оба не знаете молитвы! Таких балаболок надо садить не в третий класс, а в первый, чтобы молитвы учили!
Встав, протоиерей сердито одернул рясу и вышел из комнаты.
Мы с Потаповым переглянулись, не понимая, чем прогневали батюшку, и понурили головы.
- А вот скажите… хотя бы вы, - обратился ко мне Плотица: - кто разбил татар на Куликовом поле?
Обрадовавшись, что, может быть, еще не все пропало, я ответил бойкой скороговоркой:
- Князь Дмитрий Донской с монахами Пересветом и Ослябей.
И на другие вопросы по истории, а затем по географии я ответил без единой запинки.
А Потапов, ответив о Ермаке все, что мы учили о нем, от себя еще добавил, что про Ермака у нас в деревнях поют песню: «Ревела буря, гром гремел».
По географии он, кроме указанных в учебнике озер, назвал еще Кармоозеро, Ундозеро и Кенозеро; стал даже, по своей словоохотливости, рассказывать, какая в них рыба водится, но учителя засмеялись, и инспектор сказал, что экзамен кончился.
Нам велено было выйти в коридор и ждать решения.
Ждать пришлось долго.
Через дверь были слышны громкие голоса. Мы думали, что, наверно, отец Виктор нажаловался на нас за архиерея с трубкой. А то чего бы протоиерею придираться? Молитву знаем хорошо и читали ее, как все читают.
Наконец нас вызвали, и инспектор, глядя на стол и постукивая по столу пальцами, сказал:
- По всем предметам отвечали вы хорошо, даже очень хорошо, но по закону божьему… сами знаете… В общем, в третий класс нельзя. Комиссия постановила посадить вас во второй. Можете идти!
Вслед за нами в коридор вышел красивый учитель с черными усиками.
- Вот как бывает! - сказал он. - А знаете, почему отец протоиерей остался вами недоволен?
Мы ответили, что не можем понять, почему он нас перебивал.
- Оттого, что вместо «с небес срящите» вы читали все время «снебесдращите». Теперь поняли?
- А у нас в деревнях все поют «снебесдращите», - сказал я.
Учитель засмеялся:
- Ну то в деревнях, а вы теперь в городе - значит, надо «с небес срящите». - Потом он посочувствовал нам: - И нужно же было засыпаться на рождественском тропаре! Это будет стоить вам целого года ученья.
Мы зачесали свои затылки.
- Не везет нам с законом божьим, - сказал Потапов. - И христославили мы, и евангелие ты носил на полотенце, и на клиросе пел - всё нипочем!
БИБЛИОТЕКА В ЧАЙНОЙ
Первый день на переменах городские ребята рассматривали нас, словно каких-то невиданных, заморских птиц.
- Это те, кого отец протоиерей прокатил на «снебесдращите».
- И откуда такие притопали?
- И оба - Васьки!
- Гляди, мужичок, а штаны в полоску.
- А у другого-то, смотри-ка, смотри - штаны сейчас с ног свалятся.
- Эй ты, снебесдрящий, подтяни портки!
- Ребята, утрите Васькам сопли!
У меня кулаки сжимались, я наскакивал и грозил:
- А ну давай?
А Потапов как ни в чем не бывало подтягивал штаны и утирал нос рукавом рубахи, будто у него действительно сопли текли, и, при этом смеясь, преспокойно говорил:
- Я и сам утру, мамки мне для этого не надо.
Деревенские ребята, вчера уже насмотревшиеся на меня в общежитии, а с Потаповым познакомившиеся еще раньше, тоже рассматривали нас, словно впервые видели, и, заискивая перед городскими, вместе с ними высмеивали наше невежество и наши деревенские привычки.
- Если на молитве завалились, какое им может быть ученье!
- Небось староверы.
- Были бы с умом - пошли в пастухи, а они - в третий класс?
- А нам что в пастухи идти! Мы с Васькой уже напастушествовались, - говорил Потапов.
- Может, и милостыню просили?
- А чего тут такого? - Он пожимал плечами. - Жрать захочешь - попросишь.
Один верзила, со светлой бляхой на поясе, долго глядел на нас, а потом покачал напомаженной головой и сказал укоризненно:
- Эх вы, Васьки, Васьки! Темная, нищая деревня, а туда же - в город учиться притопали!
- Ничего! Отец протоиерей покажет им, как в городе учиться! - сказал другой, тоже с бляхой на поясе.
И вдруг окружавшая нас толпа недоброжелателей расступилась, и к нам подошел красивый, напомаженный парень в выутюженных касторовых брюках навыпуск и в такой же черной куртке со стоячим воротником, какую мы видели на одном учителе.
Услыхав, что мы оба из деревенских пастушков, этот красавец тут же объявил всем, что никому не позволит обижать таких бедняков горемык.
Так мы неожиданно обрели покровителя, оказавшегося сыном одного из самых богатых людей в городе. Он всех учеников держал в кулаке и не упускал случая напомнить о своем богатстве.
«Мы, богатые, должны помогать бедноте», - часто говорил он нам потом.
Вскоре у нас появились и приятели.
Особенно сдружились мы с Ваней, у которого были такие светлые волосы, что выглядел он седым. На переменах, когда все выбегали в коридор, Ваня оставался в пустом классе, вынимал из парты книжку и читал ее до звонка. Каждый день у него была новая книга и всегда толстая, в переплете с кожаным корешком.
Мы с Потаповым думали, что нет на свете более дорогой вещи, чем книга в переплете, что такие книги читают только очень богатые люди. И мы решили, что Ваня тоже богач.
- У тебя, должно быть, целый шкаф
