По одну сторону от блокады припаркована куча машин с мигающими аварийками и наклейками такси на лобовых стеклах, рядом с ними вереница велорикш. По другую сторону – хаос. Люди толпятся, словно на фестивале, словно на «Саут бай Саутуэст»[6], но сегодня всего лишь обычный субботний вечер.
Мы подходим к очереди из людей, что тянется, огибая угол здания. Оливия поворачивается к нам троим, пошатываясь.
– Мы пришли! – никто из нас не реагирует на это с таким же восторгом, как она.
Мы стоим у кирпичной стены: Оливия, за ней Картер, потом я, Оден – последний. Прохожие с любопытством оглядывают нас. Чем больше блуждающих взглядов я на себе замечаю, тем сильнее сомневаюсь: чувствую ли я себя сексуальной или же стесняюсь собственного вида в этом открытом алом платье.
Я опускаю глаза. Мне вдруг кажется, что у меня нет права привлекать к себе столько внимания.
Я замечаю группы девушек в суперсексуальных платьях и на супервысоких каблуках с более фигуристыми телами, более прямыми волосами и идеальным макияжем. Глядя на них, я чувствую себя так, словно устроила беспорядок, играя в наряды из маминого шкафа. По сравнению с ними я просто девчонка из старшей школы с неуправляемыми волосами, слишком пухлым телом и слишком простым макияжем.
– Мне здесь не место.
Картер с недоумением смотрит на меня.
– Почему?
Я не знаю даже, как ответить на этот вопрос.
Причины, по которым мне здесь не место
1. Я не похожа на девушек, пришедших сюда.
2. У меня нет их уверенности в себе.
3. Мне никогда не было весело на вечеринках.
4. Если меня поймают с поддельными документами, я не смогу вытащить себя из тюрьмы, потому что не умею флиртовать.
5. Я стесняюсь танцевать на публике.
6. Я стесняюсь даже просто стоять у стены.
7. Я стесняюсь разговаривать с незнакомцами.
8. Я стесняюсь, когда на меня смотрит столько людей.
9. Я стесняюсь, что меня сейчас одновременно осуждает столько людей, так как уверена, что я сюда не вписываюсь.
Я говорю в общем:
– Я не из тех, кто может делать всё это, не стесняясь.
Он отходит от стены и встает передо мной.
– Я не думаю, что тебе нужно объяснять свое стеснение, приписывая его той, кто ты есть. Это кажется… ограничивающим.
Я поднимаю взгляд, сбитая с толку его логикой.
Он продолжает:
– Потому что однажды, возможно, ты перестанешь стесняться. – Он оглядывается через плечо на группу девушек на высоченных каблуках и громких парней-студентов, направляющихся в нашу сторону. – Если ты будешь приписывать стеснение той, кем ты являешься…
Толпа идет мимо, и он подходит ближе ко мне, очень близко. Мы едва не касаемся друг друга. Он кладет одну руку на кирпич рядом с моей рукой. Меня окутывает аромат его геля для душа, я смотрю на его открытую для поцелуя шею. Он смотрит сверху вниз мне в глаза. И произносит:
– Я забыл, о чем я говорил.
Шумная группа наконец минует нас. Картер делает шаг назад, прочищая горло.
– После тебя, – он жестом показывает, чтобы я шла впереди, глядя на меня так, словно тоже забыл причину, по которой меня ненавидит.
Я даже не заметила, что очередь уже здорово продвинулась. Образовался огромный разрыв между нами и Оливией, которая оглядывается на меня через плечо с ухмылкой, транслирующей: «Я же тебе говорила». Я отталкиваюсь от стены и догоняю ее, чувствуя взгляд Картера, прожигающий мне спину. Она берет меня за руку и тянет мое ухо к своим губам:
– Ну, что я тебе говорила?
Я улыбаюсь.
– Это ничего не доказывает.
Я оглядываюсь назад. Картер о чем-то говорит с Оденом, и они оба смотрят на нас. Я прикусываю губу, снова поворачиваясь вперед.
– Ой, да ладно, – по ее тону понятно, что я ее не убедила. – Ты великолепна, и он от тебя глаз оторвать не может. Даже ты не можешь этого отрицать.
Я снова бросаю взгляд через плечо. Он по-прежнему смотрит на меня. Он встречается со мной глазами, улыбается и отворачивается. Я тоже отворачиваюсь, легкомысленно улыбаясь.
Вместе с очередью мы сворачиваем за угол. Когда мы оказываемся перед площадкой мероприятия, Оливия тянет Картера за руку.
– Сфоткай нас для Кайде.
Он берет у меня телефон.
– Мы пока не знаем наверняка, что шантажист именно он. – Он отходит к краю тротуара. Перед нами проходят люди, но как только образуется просвет, мы с Оливией прижимаемся друг к другу щеками, по-утиному надувая губки.
Сделав фото, он протягивает мне телефон, глядя на экран. Взяв его, я спрашиваю:
– Нормально вышло?
Картер поглаживает подбородок, улыбаясь мне:
– Идеально.
Я моргаю, пряча улыбку за ладонью. Оливия бросает на меня понимающий взгляд. Она такой подстрекатель.
Я смотрю на фотографию, с нашими с Оливией прижатыми друг к другу лицами, и вижу, что я почему-то уже не выгляжу не к месту рядом с ней или перед баром. Я выгляжу так, словно просто наслаждаюсь жизнью.
Я думаю: «Нет причин, почему я не могу».
Я отправляю фотографию шантажисту и решаю, что я здесь не только ради того, чтобы угодить кому-то. Я здесь потому, что всегда хотела это испытать, так что, черт побери, я пользуюсь моментом.
Я улыбаюсь от уха до уха, когда перевожу взгляд с телефона на концертные афиши, и вдруг вспоминаю, что это тот момент, когда мне нужно солгать. Мне двадцать два, и мой день рождения какого-то… декабря. Я не могу даже заглянуть в свои документы, потому что Оливия их куда-то засунула.
Басы, доносящиеся с концертной площадки, гремят у меня в груди, проталкивая мою тревогу к горлу. Я сглатываю ее снова и снова. Я воспользуюсь моментом, если меня, для начала, не бросят в тюрьму.
– Сколько вам лет? – спрашивает охранник Оливию.
Она улыбается, прижимаясь грудью к моей руке.
– Нам обеим по двадцать два.
– Документы и билет?
Она с вызывающим видом приподнимает левую грудь и достает оба наших документа и бумажные билеты из своего лифчика.
Охранник, молодой латинос, ненамного старше нас, ухмыляется бесстыдству Оливии, проверяет наши билеты и, едва взглянув на наши документы, протягивает их нам обратно.
