Лейзер. — Каждый говорил о нем, и, естественно, оно широко обсуждалось в дивизиях. Я знал об этом из бесед, которые вел с командирами» [196].
Весьма компетентный генерал-полковник Гудериан (впоследствии начальник генерального штаба) подтвердил, что содержание РОК было сообщено всем нижестоящим офицерам— до командиров рот включительно [197].
А солдатская масса? Ведь без сообщения текста РОК миллионам солдат выполнение такого приказа было бы невозможным. Гарри Марек, немецкий солдат из штабной роты 18-й танковой дивизии (командир дивизии — генерал Неринг), показал:
«21 июня, за день до начала войны против России, мы от наших офицеров получили следующий приказ: комиссаров Красной Армии необходимо расстреливать на месте, ибо с ними нечего церемониться. С ранеными русскими также нечего возиться: их надо просто приканчивать на месте» [198].
Немецкий солдат Вольфганг Шарте показал:
«За день до нашего выступления против Советского Союза офицеры нам заявили следующее:
«Если вы по пути встретите русских комиссаров, которых можно узнать по советской звезде на рукаве, и русских женщин в форме, то их немедленно нужно расстреливать. Кто этого не сделает и не выполнит приказа, тот будет привлечен к ответственности и наказан» [199].
То же показал Йозеф Берндсен, немецкий пленный из 6-й танковой дивизии [200].
Итак, солдатская масса была информирована о содержании РОК накануне агрессии. Донесения о ликвидации комиссаров, поступившие уже в первый день войны, также подтверждают тезис о том, что РОК было доведено до сведения всего вермахта. Однако, с другой стороны, вполне понятно, что директива такого особого значения, как РОК, до самого начала нападения на СССР сохранялась в глубокой тайне, и нет никаких данных, которые свидетельствовали бы о том, что РОК в то время было известно вне пределов рейха.
После войны некоторые германские командиры утверждали, что они, понимая преступный характер РОК, якобы не сообщали его содержание подчиненным им войскам. Мы еще вернемся к этому вопросу. Сейчас же только подчеркнем, что если бы даже отдельные такие случаи и имели место, все равно они нисколько не меняют того факта, что РОК было распространено во всех немецких соединениях и частях, действовавших на Востоке, и методично реализовалось ими.
Наступил день 22 июня 1941 года. На всем протяжении фронта разгорелись ожесточенные бои, вызванные германской агрессией. Одновременно на всем этом огромном фронте началось запланированное с холодным расчетом убийство ' пленных комиссаров и политработников.
В штабы дивизий, корпусов и армий сразу же стали поступать донесения о «ликвидированных» комиссарах. Там, где такие донесения запаздывали, оказывался нажим сверху. Язык тех, кто «подгонял» нижестоящих, был различен: одни с откровенным цинизмом называли вещи своими именами, другие стыдливо маскировали смысл распоряжения.
Командир XLI танкового корпуса генерал Рейнгардт 23 июля 1941 года писал командиру 1-й танковой дивизии: «Командование 4-й танковой группы требует регулярного представления донесений о ликвидированных политруках в положенные сроки. Ближайшее донесение надлежит прислать к 10.00 3.8.41 по состоянию на 2.8.41» [201].
Командующий 4-й танковой группой генерал Гёпнер 16 августа направил Рейнгардту следующую телеграмму: «Секретно. Доложить до 17.8.41 о приконченных политруках за период с 3 по 16 августа включительно» [202]. Аналогичное напоминание повторялось 13 сентября и т. д. и т. д.
К иной фразеологии прибегал, например, штаб 227-й пехотной дивизии, который в донесении от 1 января 1942 года сообщал штабу XXVIII корпуса (18-я армия): «Приказом по дивизии 14-е и предпоследнее числа каждого месяца определены в качестве сроков представления донесений о количестве достоверно зафиксированных мертвых («toten») комиссаров и политруков» [203].
Донесения о «ликвидации» комиссаров стали поступать уже с первого дня войны и продолжали поступать (правда, в уменьшающемся количестве) в течение последующих двух лет. Полки рапортовали об этом дивизии, дивизия — корпусу, корпус — армии, армия — группе армий, а эта последняя — ОКХ.
Весьма характерно одно из самых ранних донесений, представленное в первый же день войны. В 17.45 штаб XXVIII корпуса сообщил штабу 16-й армии (группа армий «Север») о небольшом числе взятых пленных. В донесении указывалось, что среди пленных якобы царит плохое настроение, зато комиссары «производят хорошее впечатление, они отлично сражались и понуждали людей к упорной обороне». Этот почти рыцарский тон донесения заканчивается зубовным скрежетом в духе РОК: «1 комиссар и 1 офицер ввиду скрытного поведения (wegen hinterhältigen Verhaltens) были расстреляны» [204].
В 19.15 того же дня отдел I-с 20-й моторизованной дивизии доложил штабу XXXIX корпуса: «Были убиты 1 комисcap и 1 гражданский», а на следующий день: «Кроме доложенных случаев, убит 1 политический комиссар» [205].
В этом донесении использована более завуалированная форма: вместо слов «прикончен» или «расстрелян» написано «убит», но бесспорно, что речь тут идет не об убитых в бою.
Упомянутый выше XXVIII корпус в тот же день передал и второе донесение: «Приведен в исполнение приговор в отношении красного комиссара» [206]. Речь здесь идет об убийстве комиссара, «ликвидированного» 123-й пехотной дивизией, которая входила в состав этого корпуса. Захваченные документы 123-й пехотной дивизии проливают свет на личность жертвы преступления. В отчете начальника разведки дивизии (за первый день войны) мы находим следующую запись, датированную 22 июня 1941 года: «Среди русских пленных оказался также политический комиссар Кузьма Сарьин из 178-го строительного батальона. В 20.35 в соответствии с приказом он был расстрелян» [207].
В приведенном донесении следует обратить внимание на тот факт, что расстрел совершен на основании приказа и что тут уже не было никакого «личного проступка» или действий на собственный страх и риск. Все происходило так, как этого требовал изданный Браухичем «Приказ о дисциплине», которым после войны словно щитом хотели прикрыть преступный характер РОК.
После этих первых донесений вскоре стали поступать другие (речь также идет о XXVIII корпусе):
23 июня 1941 года расстреляны 2 комиссара, 14 и 21 июля — по одному (в том числе один из 42-го бронетанкового полка), а 23 июля корпус уже доложил о 14 расстрелянных и 2 павших в бою комиссарах[208].
К наиболее ранним донесениям следует также отнести донесение штаба 12-й танковой дивизии от 1 июля 1941 года, направленное в штаб XXXIX корпуса: «30 июня 1941 года взят в плен политический комиссар в чине полковника. После произведенного дознания он был расстрелян согласно приказу» [209].
А вот несколько донесений, адресованных штабу 16-й армии:
из 123-й пехотной дивизии (I корпус): 14 сентября 1941 года расстрелян 1 политрук:
из 123-й пехотной дивизии (I корпус): 14 сентября 1941 года расстрелян
