бессилье
Затерянных в пустыне мировой…
Два человека — в роковом круженьи
Ночных всепожирающих стихий…
И каждый вздох и каждое движенье —
Любовь — любви — любовью — о любви.
О, как любили мы, о, как жалели
Всех обреченных гибели и тьме,
И тех, что плакали, и тех, что пели,
Тех, кто беспомощен, и тех, кто горд и смел.
Убийц, сирот, и пасынков, и мачех,
Всех радостных — в невинности своей,
Всех одиноких, всех слепых и зрячих,
И даже птиц, и камни, и зверей.
…Вверху все те же трепетали звезды
Над всем, что в мире надо пожалеть.
Мы шли в ночи, торжественной и грозной,
Хотелось жить, хотелось умереть.
105. Сон
В зеленой комнате, в неясном освещеньи,
Под граммофонный голос неземной,
Под граммофонное прилипчивое пенье,
Мои друзья шумели, и со мной —
Царица тайная бессмысленного пира —
Сидела ты, дышала рядом ты.
(Всю негу, мудрость, грусть и прелесть мира
Являли мне нежнейшие черты.)
Ничто не дрогнуло в моем лице суровом,
Когда я понял: ты моя, моя.
Я слышал ласку голоса родного,
И подползало счастье, как змея.
О, как ужалило! На жизнь. Я встал неспешно,
Чтобы сказать товарищам моим,
Что я люблю тебя — любовью неутешной,
Что я тобой — по гроб, по смерть — любим.
— Друзья, товарищи!.. — Умолкли споры, хохот.
— Друзья, — сказал я, побледнев чуть-чуть…
Но в тесной комнате вдруг прокатился грохот,
Сверкнул огонь — и, пораженный в грудь,
Проснулся сразу я… Еще дрожал от звона,
Еще гремел будильник на столе.
А за окном моим — над облаком зеленым —
Вставало солнце в предрассветной мгле.
То — был лишь сон. Напрасны, о, напрасны
Вся скорбь, и боль, и мужество, и жар.
Над сном развеянным — надменно и бесстрастно —
Вставал кровавый, равнодушный шар.
Так наша жизнь пройдет. Кому-то снится это,
Но все пройдет, когда проснется он.
Совсем как в жалобах бесхитростных поэта:
Как снег, как дым, как след, как пыль и сон.
106. Счастье
Незаметно наступили годы,
Когда радость глуше и трудней.
Отшумели дни моей свободы,
Беззаконной юности моей.
Помню небо в сумасшедших звездах,
Помню ночи в первобытных снах,
Помню смуглый сладкий южный воздух,
У калитки — липу на часах.
Мир ночной, что счастье мне пророчил,
Древней мукой сердце теребя;
Помню все, что бессарабской ночью
Предвещало Бога и тебя.
Ты пришла — и счастье чуть беднее,
Ты со мною, но не слышен Бог,
Ты моя — что может быть грустнее!..
Ты моя — и жребий мой жесток.
Эта грусть всем любящим знакома.
Эта боль — во всех живых сердцах.
Ты моя — и не покинет дома
Счастие, похожее на страх,
Счастие, что человека гложет,
Счастие, что человека жжет.
Счастие, что миру не поможет,
Но и нас от мира не спасет.
107. Письмо
Ты меня никогда не забудешь,
И не властны над встречей из встреч
Ни соблазны, ни время, ни люди,
Ни томленье надгробное свеч.
В этом мире, где камни непрочны,
Где святые и ангелы лгут,
Я тебе обещаю бессрочный,
Нерушимый и нежный приют —
В твоем сердце — любви незабвенной,
В твоем теле — последней любви,
Кровожадной, бесстыдной, смиренной
И упрямой, как губы твои.
Ты забудешь — над чем горевала,
С кем встречала в России весну,
Копоть, смрад и лотки у вокзала
(Где мой полк уходил на войну)…
Ты забудешь родных и знакомых
И любимые колокола,
Даже номер счастливого дома…
Ты забудешь, зачем ты жила,
Все отдашь. Только память о чуде
Наших встреч — навсегда сбережешь.
Будешь помнить, как скудные будни
Озарила любовная ложь.
Будешь помнить дремучие сферы,
Где восторженно слушала ты,
Как кружились над счастьем без меры
Ветры гибели и пустоты.
108. Страна
Заходит солнце над той страной,
Где мы с тобой так свято жили.
Еще ты рядом, друг родной,
Но ты ли это, подруга, ты ли?
Уж я не верю — не узнаю
Знакомой нежности, пугливой, —
Незаменимую мою —
И ласк тревожных, и ласк тоскливых…
Сереет небо, пустеет мир
(Печаль веков над миром реет…),
И ночь пустынна, и день мой сир,
Беднеет сердце мое, беднеет.
Заходит солнце… Как ты бледна.
Поплачь о счастьи незабытом.
Прощай, погибшая страна
Души бездомной, любви несытой…
109. Измена
По твоим виновато-веселым глазам,
По улыбке твоей воровато-невинной,
По твоим — постаревшим мгновенно — губам,
По испуганным пальцам, прелестным и длинным,
Задрожавшим чуть-чуть в моей твердой руке,
По сердечному, острому, краткому стуку,
По мгновенной, смертельно-блаженной тоске
(Когда я целовал замиравшую руку)
Я узнал обо всем. Я все понял, мой друг.
Я воочию видел — обманут и предан.
И ушел. И вступил в очистительный круг
Одиночества, грусти, свободы, победы.
110. Мара
Раскололось наше счастье, размололось,
Томный ангел мой
