нравилось, если архиереи живут в ладах с дворянами.
Были особого рода торжества, очень дорогие и вместе обязательные для архиереев, которые они несли как повинность, наряду с другими губернскими начальствами: по случаю радостных государственных событий, семейных радостей Высочайшего дома и некоторых табельных праздников. Торжества эти совершались обыкновенно сначала губернатором, местным дворянством и горожанами, потом продолжались на счет архиерейского дома, который должен был употреблять при этом все свои финансовые силы, чтобы не отстать от светских верноподданных Государыни – любительницы всяких оваций. Певчие пели концерты или особые канты, для чего разряжались обыкновенно в белые одежды, пудрились, причесывались, снабжались венками и вайями; на архиерейском дворе ставились столы для угощения народа, а в залах приготовлялось пиршество для всей губернской знати, продолжавшееся за полночь, с многочисленными тостами, музыкой, пушечными выстрелами и блестящим фейерверком. До нас дошли подробные описания двух таких праздников, отпразднованных Костромским архиереем Симоном Лаговым по случаю заключения мира с Турцией «1777 года» и по случаю рождения Великого князя Александра Павловича, в 1778 году. Желающие могут познакомиться с этими описаниями из биографии Симона Лагова, напечатанной в Страннике за 1870 год.
Штатной суммы далеко не хватало для одной приличной по-тогдашнему обстановки, а между тем главным образом на архиереях же лежало множество других, еще более существенных расходов на епархиальные и учебные нужды. Особенно настоятельны были нужды духовно-учебных заведений, для которых штаты, вопреки всем блестящим обещаниям правительства в начале дела о секуляризации церковных вотчин, на деле оказались крайне скупы и которые почти по-старому остались на содержании от епархиальных средств. Из епархий стало посылаться в Петербург множество просьб о прибавочных ассигновках, преимущественно на постройки или поправки кафедральных соборов, архиерейских домов и семинарий. Но на большую часть подобных просьб из Петербурга присылали отказы. Можно сказать вообще, что получить что-нибудь лишнее против штатных ассигнований могли только те из архиереев, которые пользовались почему-нибудь вниманием императрицы или которых она считала неловким обидеть, а также те, которые успевали сообщить ей о своих нуждах лично во время проезда ее через их епархии, когда она особенно любила сиять щедростью. Примеры отказов были иногда довольно замечательны. Так, после пугачевского разгрома Казани императрица по первому впечатлению при известии об этом бедствии велела Казанскому губернатору князю Мещерскому составить подробную смету для необходимых поправок архиерейского дома, кафедрального собора, семинарии и новокрещенских школ. Мещерский составил смету на означенные духовные учреждения в 54 541 рубль. Епархиальное начальство с нетерпением ожидало утверждения этой сметы, ждало долго и не дождалось. В 1788 году указом Св. Синода было предписано, чтобы ветхости в означенных зданиях исправлены были на сумму, отпускаемую по штатам, отнюдь не требуя больше из казны.
Мало-помалу, с распространением образования, изглаживалась та грубость, которая отличала раньше отношения многих владык к их подчиненным и пример которой мы видели в обращении начальства с Гедеоном и Платоном. Само собою понятно, что новые требования не могли вдруг проникнуть в практику епархиальной жизни. Отношения к подчиненному духовенству и высших, и низших его властей долго еще удерживали черты прежней грубости и суровости, против которых восставало новое время. В начале правления Екатерины, уже после уничтожения церковного тягла, по епархиям оставалось довольно архиереев, представителей старого иерархического духа.
Таковы, например, были Тамбовские архиереи Пахомий Симанский и Феодосий Голосницкий. Первый сделался известен своей суровостью еще при императрице Елизавете, по случаю сурового разбора духовенства, причем попавших в подушный оклад церковников он властной рукой раздаривал в крепость разным своим знакомым помещикам, как своих крепостных.
«Беда была, – рассказывал о нем автор описания Тамбовской епархии, – священнослужителю подпасть ему под суд. Виновных схватывали и везли в консисторию, причем грубые консисторские приставы на счет их же домового имущества при самом их аресте брали себе большую плату за свой труд. Затем арестанты попадали в консисторскую тюрьму, где их и держали неопределенное время; никаких объяснений и оправданий от них не принималось, да и трудно было оправдываться из крепкой тюрьмы. Нередко священнослужительские жены и дочери-девицы отправлялись пешие в Синод и там получали справедливую защиту своим мужьям и отцам; но оправданный все-таки непременно должен был перейти в другую епархию, потому что тут ему уже было не житье.
От притязаний архиереев бежали из епархий и многие другие. Замечательно, что вины преступников, подвергавшихся тяжким наказаниям, состояли иногда лишь в простом неосторожном слове пред архиереем без всякого умысла. Ставленники должны были платить перед поставлением по 10–50 рублей на колокола, до которых Пахомий был страстный охотник. Кто не давал, тот получал отказ в посвящении, а то даже попадал под плети или в консисторскую тюрьму.
Вместе с дьячками эти ставленники должны были нести на себе тяжкие работы в пользу архиерейского дома в течение иногда пяти лет, их заставляли рыть рвы около архиерейского дома, выкладывать их дерном, носить кирпичи на колокололитный завод, очищать место для конюшенного двора, бить на реке сваи для постройки архиерейской бани, переправлять по реке лес из архиерейских дач для построек при архиерейском доме, возить на себе снег и прочее. Во время этих работ они доходили до крайней нищеты, в лохмотьях отправлялись в Св. Синод жаловаться и просить посвящения на какие-нибудь места в других епархиях. Св. Синод неоднократно посылал Пахомию строгие выговоры, наконец в 1766 году перевел его в Устюг на место Феодосия Голосницкого, которого перевел в Тамбов на его место. Но и в Устюге в первый же год он возбудил против себя такую ненависть и злобу и столько жалоб, что Св. Синод нашелся вынужденным совсем уволить его на покой, сначала в московский Новоспасский монастырь, потом в Андроников, где он и умер в 1789 году. Любопытно, что и в том, и в другом монастыре памятником его пребывания осталось несколько вылитых им колоколов.
Архиереи этого типа кончали дурно при Екатерине. Новое время требовало новых архиереев, с новыми понятиями и нравами. Век Екатерины, выставивший столько блестящих исторических личностей на разных поприщах государственной и общественной деятельности, оставил после себя достаточное количество славных имен и на страницах нашей церковно-административной жизни. Замечательно, что все почти лучшие люди в ряду тогдашних наших архиереев были из великорусских уроженцев и воспитанников великорусских учебных заведений. Свежие силы, доселе сдавленные под гнетом устаревшей уже по своему направлению, но все еще ревнивой к своей власти и первенствующему положению малороссийской партии иерархов, на первых порах выступили на свое историческое поприще с необыкновенной энергией.
Первое место между этими новыми иерархами мы, разумеется, должны дать святителю Тихону Воронежскому. Жизнь его требует внимательного,
