отказывались выходить замуж по религиозным соображениям — одна из немногих причин, к которым сельские жители относились с уважением. Эти женщины, называемые в народе черничками (из-за темной одежды, которую они обычно носили), жили одни в избах на окраине села. Соблюдая обет безбрачия и проводя жизнь в молитве, они зарабатывали свое скудное пропитание прядением, ткачеством, сдачей жилья внаем посуточно или приготовлением умерших к погребению и чтением над ними Псалтири. Они, как и овдовевшие женщины — главы домохозяйств, пользовались уникальной свободой от мужской власти.
Однако большинство всю жизнь оставалось в прямом подчинении мужской воле. Считая женщин потенциальными своевольницами и разрушительницами, крестьяне были убеждены, что женщина нуждается в мужском контроле. Обычай предоставлял мужу право «учить» жену, при необходимости силой, если та согрешит или проявит непослушание. «Чем больше жену бьешь, тем щи вкуснее», — гласила народная поговорка. Непристойное или развратное поведение женщины грозило запятнать честь семьи; сварливые или вечно недовольные жены могли нанести ущерб ее финансовому благополучию. Если многопоколенные семьи разделялись раньше положенного, крестьяне обычно приписывали это бабьим сварам или стремлению молодой жены выйти из-под власти свекров. Когда семейное благополучие и интересы женщины вступали в противоречие, деревенские власти почти всегда оказывались на стороне семьи.
Такая расстановка приоритетов видна из постановлений волостных судов, введенных правительством в 1864 году для разрешения споров между крестьянами на основе общего права. В отличие от судов, учрежденных судебной реформой 1864 года, где председательствовали образованные мужчины, в волостных судах судьями выступали сами крестьяне. В отношении прав женщин в браке крестьянские и официальные суды зачастую выносили очень разные решения. Историки обнаружили, что в течение первых десятилетий после своего создания пореформенные суды часто выносили решения, расширявшие права женщин. Еврейским женщинам они помогали отстоять их права на алименты и имущество, в которых им до тех пор было отказано, и тем самым делали развод более дорогим и сложным предприятием для мужчин. Защищали эти суды и права крестьянок. Ближе к концу XIX века Государственный Сенат, исполнявший по сути функции Верховного суда, стал выносить постановления, позволявшие расширить перечень оснований, по которым крестьянки могли уйти от жестокого или нерадивого мужа. Это давало судам, как обычным, так и крестьянским, дополнительные возможности удовлетворять подобные женские ходатайства.
Противоположность этим тенденциям представляли собой решения волостных судов, куда чаще всего обращались крестьянки. Правда, крестьянские женщины и тут добивались значительных успехов, когда стремились защитить свои права собственности от чьих-то посягательств. Однако гораздо менее успешными были их попытки оградить себя от физического насилия со стороны мужа. Во многих делах об избиении жен, которые рассматривались волостными судами, речь шла о поистине чудовищном обращении: муж привязывал жену к телеге вместе с лошадьми, бил ее кнутом и заставлял бежать всю дорогу обратно в деревню; муж безжалостно избивал жену железным инструментом и прочее. Однако даже в тех случаях, когда женщина могла представить доказательства ужасающей жестокости, приведя необходимых свидетелей, суд чаще всего наказывал мужа отсидкой в карцере, штрафом или поркой. После этого жену обязывали вернуться в его дом и призывали мужа впредь обращаться с ней должным образом. Изредка волостной суд или деревенский старейшина могли удовлетворить просьбу женщины и дать ей разрешение жить отдельно; в таких случаях от нее обычно требовали выплатить определенную сумму денег (оброк), которая позволила бы семье мужа нанять на ее место работницу[90]. Выживание семьи оставалось для общины наивысшим приоритетом.
Даже благополучие младенцев стояло на втором месте. Вследствие этого процент младенческой смертности у русских крестьян был необычно высок, даже по сравнению с их соседями — мусульманами-татарами, отчасти потому, что русские матери, в отличие от татарских, не были избавлены от полевых работ даже на то время, пока кормили детей грудью. Летом, уходя на работу в поле, русские женщины обычно оставляли своих младенцев дома, на попечение стариков или маленьких детей, чтобы те, когда малыш проголодается, накормили его соской (завернутым в тряпку пережеванным хлебом или зерном), которая быстро протухала в жаркую погоду. В результате желудочные болезни уносили «поразительное количество» деревенских детей[91]. В период с 1887 по 1896 год детская смертность в европейской части России составляла 432 случая на 1000 живорождений. Однако, когда врачи в конце XIX века попытались улучшить эти условия, они столкнулись с сопротивлением крестьянок. С помощью научных брошюр, ориентированных на крестьянскую аудиторию, врачи проводили кампанию в том числе против широкого использования соски и родовспоможения с помощью «отсталой» деревенской повитухи. Однако эта кампания потерпела крах, столкнувшись с взаимозависимостью и поддержкой среди крестьянских женщин: эта поддержка каким-то образом уживалась с конфликтами, иногда разрывавшими семью. Молодая женщина, когда ей приходило время рожать, обычно обращалась за помощью и советом к старшим женщинам своей семьи. Когда советы специалистов-медиков приходили в противоречие с методами женской родни, матери отвергали мнение специалистов. В результате врачи, пытавшиеся изменить укоренившуюся практику, потерпели поражение в этой борьбе.
Вторжение внешнего мира
И все же в первые десятилетия после отмены крепостного права замкнутость крестьянской жизни стала постепенно давать трещину. Работа по распространению народной грамотности принесла в деревню внешние культурные влияния; растущая денежная экономика отражалась на сфере потребления и характере труда. Однако крестьяне приспосабливались к этим изменениям осторожно и избирательно, и касались они в гораздо большей степени мужчин, чем женщин.
Хороший пример — образование. После отмены крепостного права количество школ в деревне неуклонно росло. С 1856 по 1896 год количество начальных школ выросло с 8227 до 87 080, а количество учеников — приблизительно с 450 000 до 3,8 миллиона, что составляло 3,02 % населения. Однако, хотя доля учениц тоже выросла с 8,2 до 21,3 %, девочки все же оставались в явном меньшинстве. Признавая грамотность необходимой для будущего сыновей, давать образование дочери большинство родителей-крестьян считали блажью. «К чему девку учить читать и писать? — рассуждали они. — Солдатом ей не быть, в лавке не торговать, а книжки читать крестьянкам некогда, это дело господское». «Посылать ее в школу — только деньги тратить, а если дома оставить, она будет зарабатывать». Крестьяне считали, что девочке достаточно приобрести традиционные навыки — например, умение ткать и вязать. Результаты такого подхода отражались в показателях грамотности. В конце XIX века читать и писать по минимальным нормам царских переписчиков умело менее 10 % крестьянок — при более четверти грамотных крестьян-мужчин. Однако даже такой низкий уровень грамотности представлял собой прогресс по сравнению с прежними временами, и в младших возрастных группах эти показатели росли. Нежелание крестьян отправлять дочерей в школу преодолевалось медленно. К 1911 году, когда количество учащихся начальных
