политический отдел нашей газеты был довольно полон и отчетлив… Итак, кончим. Это дело у нас с вами пойдет ладно. Перцов[311] говорил, что вы находите нужным иметь для газеты собственную типографию? Но на это нужны большие деньги.
Я. — Для издания ежедневной газеты собственная типография необходима. Перцов показывал мне смету нужных для того расходов. Сумма не велика. Если нужно, я готов ссудить конторе газеты до 2.000 р. Она в год или полтора, конечно, легко может выплатить эту ссуду. Но дело не в том…
Пушкин. — Знаю. Перцов сказывал мне, что вы останавливаетесь войти в дело, потому что опасаетесь меня…
Я. — Не вас…
Пушкин. — Ну, моего характера. Вы полагаете меня неуживчивым, думаете, что я поведу со всеми моими врагами страшную войну.
Я. — В деле важном должно говорить откровенно. Вы даете мне пример, и я им пользуюсь. Да, я опасаюсь не вас, не вашего характера, не даже ваших врагов, но ваших друзей. Не знаю, есть ли у вас враги личные, непричастные словесности. Но в словесности, — назовите, — кто не отдает вам полной справедливости, даже первенства? Согласитесь, что этим немногие пользовались при жизни. Конечно, некоторые из многочисленных ваших друзей имеют недругов в словесности, они заведут бесконечные распри. Все это несовместно с назначением столь положительной газеты и ни к чему доброму не поведет.
Пушкин. — Они для меня угомонятся. Мы будем их унимать; а когда не уймутся, то скажу, что по уговору с вами от меня вовсе не зависит помещение статей в газете… Я полагаю, мы разделим так наши занятия: я возьму на себя все, что относится до словесности, а вы — отдел политики и главное по всему заведывание… Разве вы на это не согласны?
Я. — Говоря откровенно, — нет. Для того, чтобы отдел словесности шел безостановочно, необходимы срочные, постоянные ежедневные занятия. Это для вас будет обременительно, затруднит ход газеты, возьмет все ваше время, и русская словесность потеряет от того…
Пушкин. — Как вы меня отделали. Да как же вы полагаете это устроить?
Я. — Я составлю программу газеты и все сметы. Вы пригласите с своей стороны, а я с своей сотрудников; по получении вами от правительства окончательного разрешения на издание газеты, мы с вами составим акт о правах каждого из нас по этому нашему предприятию; необходимый капитал вношу я заимообразно. Для того же, чтобы не остановить предварительных по сему действий, вы теперь же выдадите мне законную доверенность. Когда же получится окончательное разрешение правительства, я возьму все труды на себя. Вы не будете иметь по газете постоянных занятий, и за все, что ни пришлете в газету, будет и от русской словесности, и от газеты большое спасибо.
Пушкин. — Да, это очень любезно. Но мне совестно обременять вас одного. По крайней мере, я должен взять на себя разбор вновь выходящих книг по предметам, мне знакомым.
Я. — Если вздумается вам разобрать какую книгу, тем лучше. Но возлагать на себя обязанность: разбирать и разбирать поспешно и срочно выходящие книги, даже по некоторым частям словесности, будет для вас весьма затруднительно и представляет то же неудобство.
Пушкин. — Вы решительно меня бракуете.
Я. — Я решительно берегу вас для России и берусь работать и за вас и за себя.
Вслед за тем были сделаны некоторые предварительные распоряжения. Требуемый в подобных случаях правительством примерный нумер газеты, под заглавием "Дневник. Политическая и литературная газета", был набран в типографии и представлен по принадлежности.
Когда составлен был помянутый примерный нумер "Дневника" и слухи распространились по городу об издании его в большом размере, Пушкин сказал мне, что он узнал, что Н. И. Греч готовится встретить новую газету сильными нападками.
При первом после того свидании моем с Пушкиным, я имел с ним следующий разговор:
Я. — Вы видите, что я был прав, опасаясь только ваших друзей. Тот же день, — продолжал я, — заехал я к Н. И. Гречу и показал ему примерный нумер нашей газеты. Он, конечно, знал уже подробности об ее издании, но все остальное, вам сказанное, совершенно несправедливо.
Пушкин. — Могу уверить вас, что в подобном случае нельзя было показать большего добродушия, как показал Н. И. Греч.
Я. — Он искренно желает вам лично всякого успеха, как знаменитому нашему писателю.
Пушкин. — Н. И. Греч даже дал мне хорошие советы насчет выбора лучших словолитен и наставление к лучшему устройству собственной типографии нашей газеты.
Н. И. Тарасенко-Отрешков[312]. Публ. Ф. А. Бычкова. ИВ 1886, № 2, стр. 388–390.
27 сентября.
Москва.
… Давыдов[313] сказал, что ему подано весьма замечательное исследование и указал на Бодянского, который, увлеченный Каченовским, доказывал тогда подложность Слова [о полку Игореве]. Услыхавши об этом, Пушкин[314] с живостью обратился к Бодянскому[315] и спросил:
"А скажите, пожалуйста, что значит слово харалужный?" — Не могу объяснить. — Тот же ответ на вопрос о слове "стрикусы". Когда Пушкин спросил еще о слове кмет, Бодянский сказал, что, вероятно, слово это малороссийское от кметыти и может значить примета. "То-то же, — говорил Пушкин, — никто не может многих слов объяснить, и не скоро еще объяснят"[316].
О. М. Бодянский по записи П. И. Бартенева. Бартенев, стр. 49–501[317].
1833 г.
*… Я пришел к Александру Сергеевичу за рукописью и принес деньги-с; он поставил мне условием, чтобы я всегда платил золотом, потому что их супруга кроме золота не желала брать других денег в руки. Вот-с Александр Сергеевич мне и говорит, когда я вошел в кабинет: "Рукопись у меня взяла жена, идите к ней, она хочет сама вас видеть", и повел меня; постучались в дверь, она ответила: "Входите". Александр Сергеевич отворил двери, а сам ушел…
"Входите, я тороплюсь одеваться, — сказала она. — Я вас для того призвала к себе, чтобы вам объявить, что вы не получите от меня рукописи, пока не принесете мне сто золотых вместо пятидесяти. Мой муж дешево продал вам свои стихи. В 6 часов принесете деньги, тогда и получите рукопись… Прощайте…"
Я поклонился, пошел в кабинет Александра Сергеевича…
Они сказали мне:
"Что? С женщиной труднее поладить, чем с самим автором? Нечего делать, надо вам ублажить мою жену; ей понадобилось заказать новое бальное платье, где хочешь подай денег… Я с вами потом сочтусь".
А. Ф. Смирдин по записи А. Я. Панаевой. А. Я. Панаева, Воспоминания, Лгр. 1927, стр. 300–301[318].
Князь Козловский[319] просил Пушкина перевесть одну из сатир Ювенала, которую Козловский почти с начала до конца знал
