меня заменить Юрочке мать, и я выполню ее последнюю волю.
— Ты так говоришь, будто он не мой сын.
— Он называет меня матерью. Я всю жизнь отдала ему. Ты можешь убедиться, что Юре у меня хорошо. Поживи у нас денька два, приглядись. Я тебе постелю в Юриной комнате, скажу ему, дядя, мол, в командировку из Москвы приехал. Только, смотри, ни словом, ни намеком кто ты.
— Да что уж там? Не враг я своему сыну.
На ночлег Семерихина устроили в комнате мальчика. Юре постелили на кроватке, а Семерихину поставили раскладушку.
Мальчик сидел за столом, рисовал в альбоме веселые рожицы. Карандаш бегал по бумаге легко, озорно.
Семерихин внимательно разглядывал комнату. Все здесь было просто, аккуратно, уютно. Над столиком висела полочка с книгами, на тумбочке стоял будильник и репродуктор. На полу стояла лошадка-качалка, лежала коробка с конструктором и две-три заводные игрушки.
— Богато живешь, — сказал Семерихин. — Игрушек у тебя как в магазине.
— Мамка накупила. И дядя Кира приносит.
— Кто? — насторожился Семерихин.
— Дядя Кира. Он доктором в маминой больнице работает.
— А-а.
— Хотите, нарисую ваш портрет? — предложил мальчик. — Сидите смирно, не мотайте головой.
Он перевернул листы альбома, приготовился рисовать на чистом листе.
— Не шевелитесь.
Семерихин откинул голову, сидел неподвижно.
Посматривая на лицо Семерихина и на альбом, мальчик старательно рисовал.
С листа бумаги проглядывало лицо, похожее на Семерихина, с удивленным взглядом и большими ушами.
— Похож! — восхищенно сказал Семерихин. — Да ты художник. В семь лет так рисовать, надо же!
Семерихин одобрительно и с нежностью смотрел на сына.
— И читать умеешь? — спросил он.
— Ага. Вон сколько у меня книг. А эту на день рождения подарили.
Мальчик достал с полки книгу, стал громко читать:
«Жили себе дед да бабка, была у них курочка Рябка, нанесла она яиц полное лукошко, да еще немножко…»
— А здесь что написано? — взял Семерихин другую книгу с полки.
— Бременские музыканты, — прочитал мальчик.
— Грамотей! — одобрил Юру Семерихин. — В шахматы умеешь играть?
— У меня их никогда не было, где мне научиться?
— А я прихватил с собой. Хорошие шахматишки.
Семерихин полез в чемоданчик, достал шахматы, завернутые в бумагу и перевязанные шпагатом, он только теперь купил их в магазине.
— Бери насовсем.
— Спасибо, дядя.
— А еще я хотел подарить тебе географическую карту. Ты любишь географию?
— Не знаю, — откровенно сказал мальчик.
Семерихин достал из чемоданчика карту, развернул ее и повесил над Юриной кроваткой, прикрепил к гвоздям, которыми был прибит коврик.
— Вот здесь вся наша страна, реки, моря и горы. Все города. Я за свою жизнь много поездил и чего только не видал. Здесь вот, в горах Казахстана искал молибден, металл такой, очень ценный. Ходил по Алтаю. На Урале тоже не одну дорожку протоптал. И здесь бывал, на Карпатах. Красивые места!
Рассказывая, где он бывал, Семерихин показывал все на карте.
— Удивительнее всего Сибирь, бескрайняя тайга, бурные реки, медведи.
Мальчик с восхищением слушал рассказ.
— А кем вы работаете, дядя? — спросил он.
— Геологом. Слыхал про таких людей? Геолог-разведчик я, путешественник, искатель полезных ископаемых, земных богатств. Я, брат, всю землю обошел, все уголки знаю, как ты в своей комнате.
— Интересно? — засверкал глазенками мальчик.
— Фантастически интересно, — сказал Семерихин и отвернулся от карты. — Однако сыграем в шахматы?
Семерихин разложил доску, расставил фигуры. Мальчик с интересом смотрел на шахматы.
— Каждая фигура, — стал объяснять Семерихин, — имеет свое название и по-особому передвигается по доске. Вот это пешки. А это король, это королева. Два слона, или офицера, две ладьи, или туры, и два коня. Начинают игру белые фигуры.
Вдруг он замолчал и забыл про шахматы. С каким-то грустным выражением смотрел на Юру, а потом спросил:
— А как ты живешь, вообще?
— Хорошо, — сказал мальчик.
— Не скучаешь?
— А по ком скучать? У нас все дома.
— А тебя не бьют?
— Про кого это вы? Про Сережку Мурадова или про Катьку Свиридову с соседнего двора?
— Да нет, я про твою маму.
— Она меня никогда не бьет. Зачем драться? Это же больно. Давайте играть в шахматы.
Семерихин будто очнулся от тяжких мыслей.
— Конечная цель шахматной игры — поставить мат королю.
На этих словах мы покидаем Семерихина и маленького Юру в Ташкенте в момент их тайного свидания и переносимся на пять лет вперед. Мы застаем взрослого Юру за шахматной доской в детском приемнике в Москве. Он сидит в саду на скамейке, играет в шахматы с Димкой и словно продолжает рассказ:
— Он-то и научил меня играть в шахматы. Тогда мне и в голову не пришло, что это был мой отец.
— Ты узнал бы его теперь, если бы встретил?
— Спрашиваешь! У меня даже его портрет сохранился.
Юра достал из кармана бумажку, аккуратно развернул ее, чтобы не порвать на сгибах.
— Смотри.
Ребята наклонились над старым Юриным рисунком, смотрели на смущенное, жалостливое лицо Семерихина.
— Твой батька?
— Смешной мужик.
За спиной у мальчиков в это время появился Григорий Романович. Остановился, никем не замеченный, смотрел на рисунок.
— Кто рисовал? — спросил он ребят.
— Я, — сказал Юра.
— Это его батька, — сказал Димка.
— Дай-ка сюда, — протянул руку Григорий Романович. — Давай, давай, я его не съем. Посмотрю и верну.
Юра неохотно отдал рисунок.
С этим рисунком Григорий Романович пришел в кабинет к Людмиле Васильевне. Она посмотрела на рисунок и улыбнулась.
— Я видела, Юра показывал. Действительно, напоминает лицо Семерихина. Что-то характерное схватил. Теперь он постарел, стал тусклый и примятый. Это он сам так сказал о себе.
— Не звонил еще?
— Наверное, завтра позвонит. Думает.
Ребята играли во дворе, в том месте, где накануне пытались сделать подкоп под стену.
Кудрявый и смуглый, как цыганенок, мальчик играл на губной гармошке, Димка дул на расческу, обернутую бумажкой, кто-то гремел кастрюлей. Под дикую музыку и звонкие выкрикивания танцевала Люся. Она сама придумывала танцы, двигалась с задором, приятно было на нее смотреть.
Ребята выкрикивали какие-то бессвязные слова, подражая английским песенкам битлов, прихлопывали ладошками, топали ногами, визжали и подсвистывали.
Люся отчаянно танцевала в бешеном ритме, раскидывая руки и развевая по ветру прямые белокурые волосы.
Все неистовствовали, кричали.
Только один Юра грустно стоял в стороне с шахматной доской в руках.
В самый разгар танца прямо через стену перелетел большой моток новой веревки для белья и упал к ногам Люси.
Танец прервался. Юрка бросился к веревке, подхватил ее и запрыгал от радости.
— Молодец, Наташа. Спасибо! — закричал он на стену, откуда упала веревка. — Сдержала слово. Молодец.
Мальчишки обступили Юру, стали рассматривать веревку. Все хором закричали Наташе:
— Спа-си-бо, На-та-ша! Спа-си-бо!
