в щель, пробитую им в штукатурке, между плитой и соседними камнями и начал действовать ею как рычагом. Легкое сотрясение стены показало Дантесу, что дело идет на лад. И действительно, через час камень был вынут: в стене осталась выемка фута в полтора в диаметре. Дантес старательно собрал куски извести, перенес их в угол, черенком кувшина наскоблил сероватой земли и прикрыл ею известку…»
— Ничего не выйдет, — перебил Юру Димка. — С такой техникой сто лет проковыряешься.
— Заткни свой граммофон, — грубо оборвал его вихрастый паренек, похожий на цыгана. — Чего понимаешь в этом деле?
— Не меньше твоего.
Ребята готовы были сцепиться. Но Юрка сам закрыл книжку и сказал:
— Димка прав. Какие-то кастрюли, черепки от кувшина, а стена вон какая толстенная, разве убежишь?
— Не отчаивайтесь, ребята, — сказала Наташа. — Я завтра выйду на волю, куплю в хозяйственном магазине веревку и переброшу через стену на это место.
— Завтра, завтра! — передразнил вихрастый. — А сегодня что будем делать?
— А ты кто такая? — сердито оборвал Наташу Юрка.
Все девочки дружно засмеялись. А белокурая Люся сказала:
— Не знаешь, кто такая Наташка? Она же артистка, из дому убежала в Москву, чтобы в кино сниматься.
— А почему здесь живет? — удивился Юра.
— На киностудию не приняли, а деньги все кончились, — пояснила сама Наташа. — Пошла на вокзал, хотела без билета уехать домой в Оршу и налетела на милицию.
— Наташу Ростову хотела играть? — засмеялся Димка. — Подходишь.
— На эту роль я опоздала. Да мало ли ролей еще будет, все равно стану актрисой, через год опять убегу.
— А теперь как же? — спросил Юра.
— Завтра папа приедет за мной.
— Везет же тебе.
— Ну и пусть. А веревку я вам куплю и переброшу через стену. Ждите после обеда.
— А деньги? — спросил Юра.
— Папа даст.
— У меня есть рубль. Возьми, пожалуйста. И письмо опустишь в ящик, я напишу, а то дома волнуются, ищут меня.
— И мое опустишь, в Курск напишу, — попросил Мишка. — Глупость я сделал и сгинул без вести, пускай знают, что живой.
— А может, этим ломиком продолбим? — предложил Мишка, показывая какую-то железяку, найденную во дворе.
Он размахнулся железкой и стал долбить стенку, которая совершенно не поддавалась ударам.
— Чепуха! — сказал вихрастый. — Один только стук. Читай дальше, Юрка. Интересная же книжка, может, какой другой способ вычитаем. Убежал же этот граф из тюрьмы!
— Убежал! — мечтательно подтвердил Юрка.
— Вот и читай.
Юрка раскрыл книгу, и ребята опять обступили его. Слушая Юркин голос, Димка враждебно смотрел на неприступную стену.
— «…Потом, чтобы не терять ни одной минуты этой ночи, — читал Юрка, — во время которой, благодаря случаю или, вернее, своей изобретательности, он мог пользоваться драгоценным инструментом, он с остервенением продолжал работу…»
Димка слушал и медленно скользил взглядом по гладкой каменной плоскости, поднимая глаза к зубчатому краю стены, за которым сверкало синее-синее небо.
В небольшом ресторанчике сидел Семерихин, пил водку и рассказывал своему сослуживцу, лысеющему полнощекому Николаю Павловичу Сугробину, историю своей жизни. Оба были изрядно выпивши.
— А ты подумал, что я свидание с бабой назначаю?
— Натуральная мысль, — хихикнул Николай. — Ты по этой части еще в институте славился.
— Доисторические времена. Исчезли юные забавы как сон, как утренний туман. Тяпнем еще по одной?
— Давай.
Они выпили, смачно закусили. Посмотрели друг на друга, будто давно не видались.
— А ты, брат, большие надежды подавал, — с грустью сказал Сугробин. — А что теперь?
— Да и ты в Кулибины метил. А что вышло? Сидим два гения в одной комнате с глупыми бабами и роемся в пустых бумагах.
Сугробин ничего не ответил, махнул рукой, стал ловить на тарелке закуску, стараясь поддеть ее вилкой.
— А все через баб, — сказал Семерихин. — Если бы Ольга не ушла тогда от меня, не уехал бы я с рудников и теперь уже был бы главным инженером, ворочал бы большими делами. Не шуршал бы тут пыльными бумагами как канцелярская крыса.
— Бабы тут ни при чем, — махнул рукой Сугробин.
— То есть как ни при чем?
— В самом себе ищи вину, так честнее будет, ей-богу.
Сугробин наконец подцепил закуску, сунул в рот, засмеялся.
— А я вчера так и подумал: с бабой, мол, договаривается. Выходит, ошибся. Оказывается, сынок у тебя объявился. Неужели супруга станет возражать?
— Мне легче острый нож в собственное сердце воткнуть, нежели говорить с ней на эту тему.
— Что она у тебя, зверь какой?
— Кольку вон поедом ест, а как еще Юрку возьму? Много лет решаю эту задачу и никак не решу. Однажды взбрела в голову мысль, на охоте. Зарядил я ружье, сижу в кустах, жду лисицу. Ветер вдруг поднялся, завьюжило. И будто послышался писклявый Юркин голосок, зовет меня на помощь. Эх, думаю, жизнь моя горькая. А не разрядить ли ружьишко в собственную грудь? Хотел было так и сделать, да заяц, проклятый, помешал.
Сугробин осуждающе посмотрел на Семерихина.
— Это ты брось, выкинь подобные мысли из головы. Хватит, шабаш!
Он отодвинул тарелки, встал из-за стола.
— А может, не в жене твоей дело? Себя еще раз спроси. Стареем мы, брат, а дети растут. Пора нам умнеть, побесились — и будет.
— Нет, ты послушай, что я скажу. Перед тем как жениться второй раз, я ездил к Юрке в Ташкент. Жарища была страшенная…
И Семерихин подробно рассказал, как было тогда.
Он шел по ташкентской улице с чемоданчиком в руках. Остановился у калитки незнакомого дома, стал смотреть через ограду в сад, где на качелях качался мальчик лет семи. Это был маленький Юра.
— Подойти ко мне, мальчик, — поманил Семерихин. — Надежда Ивановна дома?
— Мамка! — закричал мальчик. — Тебя дяденька спрашивает.
На веранду вышла Надежда Ивановна. Увидела Семерихина, с испугом кинулась к Юре.
— Иди, играй, — подтолкнула она мальчика. — Беги в сад.
Мальчик убежал к качелям. Надежда Ивановна окинула Семерихина суровым взглядом.
— Зачем заявился? Детскую душу смущать? Ольгу не пожалел, так хоть сына оставь в покое.
— Не гони меня сразу, Надежда, выслушай, что скажу. Не изверг я.
— Да и не ангел. Откуда черти принесли?
— Я с миром, а ты сразу в штыки. Пойдем в дом, потолкуем.
Она пошла впереди, он последовал за нею.
Затем они сидели на веранде, мирно разговаривали.
— Как бы там ни было, а жить надо, — говорил Семерихин. — Решил я жениться. Колю, безусловно, заберем от бабушки, она уже старенькая, ей трудно. А насчет Юры хочу с тобой посоветоваться. Если тебе трудно, отдадим его в детский дом.
— Ни за что на свете! — запротестовала Надежда Ивановна. — Я никому не отдам Юру. Сестра перед, смертью просила
