бросить, да? Чтобы мы отвечали за твои выплясы?
– Дело рук моих? – воскликнул Эриксон. – Мои выплясы?.. Да будьте вы все прокляты!
– Ты тише, не ори, – шикнула она. – Ещё не спят никто.
– Я же знаю, – Эриксон подошёл к Бегемотихе вплотную, приблизил своё лицо к её так, что чувствовал на себе кислое дыхание и мог рассмотреть неаккуратный слой дешёвой помады на губах консьержки. – Я же всё знаю. Знаю, что Якоб Скуле убил этого человека, там, в шкафу. И вы решили найти какого-нибудь идиота, подставить его вместо учителя. Да только вам не повезло, вы не на того напали – я буду бороться с вами до конца.
– Это ж какие куры срали в твою дурную голову! – сокрушённо покачала головой Бегемотиха, не стесняя себя в выражениях. – Ты вот что, Якоб, ты иди сейчас к себе. Я схожу к Мередит, заберу у неё твой костюм, переоденешься в чистое…
«Перед смертью», – мысленно вставил Эриксон.
– … но только потом, когда жмурика вытащим, а пока так походи.
– Чёрта с два, – сказал он. – Я сейчас пойду в полицию, ясно вам?
– Ну, иди, – равнодушно бросила консьержка и, устало ссутулившись, поплелась в привратницкую.
«Иди? – усмехнулся Эриксон. – Да-да, вы только этого и ждёте, что я сам пойду и признаюсь в убийстве учителя. Да только не дождётесь. Не дождётесь!.. Чёрный ход».
Сделав вид, что отправился к себе, Эриксон поднялся до самой квартиры, открыл дверь и хлопнул ею, будто закрывая за собой. Потом, выждав несколько минут, на цыпочках спустился вниз. Едва дыша, прижимаясь к перилам, повернул налево и прокрался к чёрному ходу. Винардсон не могла видеть его, окно привратницкой было обращено в другую сторону – на вход.
Чёрная дверь закрывалась на замок и ржавую щеколду. Под рукой Эриксона запор отодвинулся с тихим лязгом. Негромко щёлкнул запор.
Проскользнув на улицу, он аккуратно прикрыл за собой дверь, чтобы замок не захлопнулся. Мало ли что: возможно, он всё же приведёт сюда полицию, так у них будет возможность ворваться в дом внезапно.
У кирпичной стены слева воняли мусорные баки. Впереди светился окнами и фонарями Жестяной переулок – Тиневейен. Эриксон направился к нему.
Выйдя на середину дороги, оглянулся на проклятый дом.
Светились все окна, кроме одного, освещённого едва-едва, светом, падавшим, наверное откуда-нибудь из прихожей или кухни. Сначала Эриксон подумал, что ему привиделся этот силуэт за окном, что зрение обманывает его, но потом он вспомнил Клоппеншульца и сообразил, что это окно философа. Вдобавок ко всему, Клоппеншульц, заметив, наверное, Эриксона, смотрящего на его окна, поднял руку и медленно помахал ею в приветственном жесте. Странно, ему бы засуетиться, поднять тревогу, выслать погоню… Или Эриксон даже в своём побеге следует хитроумному плану этого человека и исполняет написанную для него роль, ни на йоту не отклоняясь от канвы?
Не отвечая на жест философа, сделав вид, что даже не заметил его, Эриксон повернулся к дому, стоящему напротив. Нашёл взглядом окно женщины, о которой грезил в своей пустой комнате Клоппеншульц.
Силуэт дамы неподвижно застыл на том же месте, где Эриксон видел его из окна философа. Он сделал ещё несколько шагов, чтобы получше рассмотреть мадам Левендорп, как называл её в своих фантазиях Клоппеншульц. Окно второго этажа было расположено невысоко, а в этом доме – даже чуть ниже, чем в доме Бернике, поэтому он достаточно хорошо мог рассмотреть женщину. Но всё же не настолько хорошо, чтобы с уверенностью сказать, что́ он видит перед собой: полусгнивший труп, чучело с кое-как прилепленным на тыкву-голову париком, или небрежно одетый манекен. В любом случае это не было пожилой женщиной и уж точно это не было живой пожилой женщиной. Эриксон даже поморгал глазами и потёр их, чтобы разогнать слёзы, выступившие от напряжения, но – нет, ничего в образе «дамы» не изменилось. Старуха либо умерла уже недели полторы-две назад, либо её вообще не существовало, а какой-то шутник с непонятной целью смастерил некое подобие человека или усадил в кресло манекен.
Эриксон приблизительно вычислил расположение квартиры, в которой обитала эта «дама», сосчитал окна и уверенно направился вокруг дома, ко входу. Дверь конечно была уже закрыта; он нетерпеливо прижал кнопку звонка и долго не отпускал, так что явившаяся в оконце двери сморщенная консьержка лет восьмидесяти, с большой бородавкой на подбородке, смотрела больше недовольно, чем вопросительно.
– Что вы хотите? – голос у неё был такой же сморщенный, как и лицо.
– Я хотел бы повидаться с той дамой, что живёт на втором этаже, окно на Тиневейен, квартира то ли пятая, то ли шестая.
– Зачем? – спросила консьержка.
– Ну-у… – промямлил Эриксон, – видите ли, меня отправил один господин из дома напротив, его зовут Клоппеншульц. Он инвалид, сидит в коляске и поэтому не может лично засвидельствовать мадам своё…
– Там никто не живёт, – перебила консьержка. – Ни в пятой, ни в шестой. Ни в какой. В этом чёртовом доме никто не живёт, кроме меня, понятно вам? Даже и поговорить не с кем, – добавила она со вздохом. – Одно удовольствие, что за квартиру платить не надо.
– Никто не живёт? – опешил Эриксон.
– Именно так, – проскрипела консьержка.
– Но я своими глазами видел в окне…
– Идите уже, пока я полицию не вызвала, – сердито произнесла старуха.
– А могу я поговорить с домовладельцем? Возможно, я захочу снять в этом доме квартиру, раз они все свободны.
– Не можете, он здесь не живёт, – усмехнулась консьержка. – С чего вы взяли, что все квартиры свободны? Ни одной нет, все заняты. Так что ступайте, пока я не вызвала полицию.
Створка оконца захлопнулась, лицо консьержки скрылось за дверью.
Эриксон пожал плечами.
Ещё один сумасшедший дом. Кажется, весь этот квартал сошёл с ума. А может быть – весь город. Весь мир?
Прислушавшись, он понял, что старуха и не думала отходить от двери – она стояла и, затаив дыхание, впитывала малейшее движение звуков на улице. Тогда Эриксон тихонько постучал в дверь. Оконце с готовностью открылось. Да, на самом деле, этой старухе было смертельно скучно, и внезапно явившаяся возможность поболтать совсем не казалась ей такой уж неприятностью.
– Что ещё вам надо? – сердито спросила она.
– А вы не знаете, кто там сидит у окна, в той квартире, о которой я говорю?
– Да кто бы там ни сидел, ваше-то какое дело! – дёрнула головой консьержка.
– Просто господин Клоппеншульц, о котором я упомянул, он послал меня к…
– Не морочьте мне голову, господин хороший, – перебила старуха. – Не морочьте, пока мне и в самом деле не захотелось вызвать полицию.
