— тихо произнес кто-то из командиров. — Всю дивизию перенацеливать нельзя. Небольшое подразделение, усиленное артиллерией... Развиднеется — стволами и штурмовиками поддержим... Займут круговую оборону, продержатся до подхода основных сил.
— Верно, комиссар! Пошлем взвод автоматчиков. Начарт, пока добьюсь разрешения у командарма, готовь свои стволы.
Вскоре генерал, озабоченный, сердитый, выбрался из машины, позвал Сенченко:
— Бери, старшина, свой взвод, рацию, отделение бронебойщиков. Без шума проберись к церкви. Жителей укройте в подполе. Командарм разрешил нам начать бой на час раньше — в три. Чтоб к этому времени у тебя все было готово. Дашь две красные и одну зеленую ракеты. Дублируешь сигнал по рации. Понял?
— Так точно! — козырнул Сенченко.
Генерал положил руку на плечо Пецька:
— Сумеешь провести? Чтоб фашисты не заметили?
— Проведу!
...Когда Сенченко отправлял последнего сельчанина в каменное подземелье, часы показывали без десяти три. Возле окон стояли разведчики с автоматами наготове. Один из бронебойщиков пристроился со своим длинным ружьем в алтаре, другой — в ризнице, чтобы держать под прицелом дорогу, ведущую через село, на которой могли появиться танки немцев. Без пяти три Сенченко приказал разведчикам приготовиться и ровно в три выпустил ракеты. Радист, примостившись возле клироса, послал в эфир серию условных знаков. На востоке вспыхнули зарницы.
Первые снаряды взметнули столбы пламени как раз возле Глухого дуба. Сенченко, посветив фонариком на карту, сказал радисту:
— Пусть пристреляют соседние квадраты.
Снаряды стали рваться в селе на дороге.
Фашисты передвинулись на восточную околицу, к лощине. Туда помчались два танка с бронетранспортером. С десяток немцев во главе с офицером побежали к церквушке.
Разведчики подпустили их поближе и очередями из автоматов скосили нескольких. Остальные укрылись в кювете, за хатами и тынами. По стенам церкви зацокали пули. Рыжеватый разведчик, стоявший возле ворот, упал, выпустил из рук автомат. Пецька подхватил оружие и сам стал у ворот:
— Я умею, товарищ старшина! Я видел, как надо...
— Танки на лугу разворачиваются! Сейчас начнут жарить...
Резкий взрыв заглушил слова бронебойщика. Церковь задрожала и заполнилась дымом, смрадом.
— Радист, передавай! — закричал Сенченко. — Огонь по центру села!
Еще три раза выстрелили из танка по церкви. За толстыми стенами послышалось лопотание фашистов. Чем-то тяжелым и тупым стали бить в ворота. И тут будто огненная стена окутала церковь. Вздрогнула земля под ногами.
— Наши пошли! Наши пошли! — снял радист наушники, и схватился за автомат.
— Выходи по одному! — подал команду Сенченко. — И сразу же ищите прикрытие.
Пецько выскочил вместе со всеми. Навстречу ему по лугу бежали советские воины. Пецько вздрогнул. Сейчас они ступят на замаскированные мины. Бросив автомат, он сорвал с себя рубаху и стал махать ею над головой, чтобы предостеречь, остановить. Нет, не видят...
И тогда он, пробежав несколько метров, прыгнул. Вытянувшись в воздухе, он медленно падал на зеленую, ласковую травку, торопя падение и страстно желая, чтобы оно продолжалось вечно.
Угасающим взором он заметил, что солдаты с красными звездами на касках увидели взрыв и остановились...
Водитель притормозил:
— Какая-то низинка... Похоже, что поблизости ручей. Как бы нам не застрять.
— Не застрянешь. Дорога здесь твердая, — уверенно ответил Петр Яковлевич. — Ручей сбоку.
Из-за голых деревьев показались дома. Свет фар выхватил из темноты знакомый крашенный в зеленый цвет штакетник, черепичную крышу, три освещенных окна, наклоненного над криницей журавля. Распахнулась сенная дверь, и ветер донес голос Килины:
— Слава богу, приехали!..
13
Участники семинара разместились в институтском общежитии — по два-три человека в комнате. Койки, тумбочки, стол, шкаф. Завтракали и ужинали на первом этаже в тесном буфете. Иногда был чай, иногда напиток со следами вываренного кофе. Обедали там, где заставал перерыв, — в ближайшей закусочной или столовой.
Григория поселили вместе с усатым днепропетровцем Гнатом Чубом — спокойным, медлительным, с неизменной трубкой в зубах.
...Позавтракав сосисками и запив их кофейной бурдой, Григорий шутя сказал Чубу:
— Ты, наверное, любишь вот такие командировки, когда кому-то из носителей высшей мудрости необходим сосуд или сосуды как емкость для переливания туда своей мудрости.
Гнат, пыхнув дымом, засмеялся:
— Куда-то и мудрость надо девать — кому в черепушку, кому — на язычок.
Перебрасываясь шутками, они подошли к институту кибернетики, где их уже ждал Душин. Григорий запрокинул голову: «Завидное здание вымахали! Интересно, что даст мне этот институт? Конечно, здесь не сидят сложа руки. И я тоже окунусь в неведомое с головой. Может, что-то и постигну, чтобы сделать на земле хоть одного ребенка счастливым... Потом — другого... Десятого... Миллионного...
Подойдя к строгому, придирчивому вахтеру, он увидел, как во двор въехало несколько автобусов. Из них высыпала разношерстная, разноязыкая толпа.
— Опять гости. Что-то зачастили, — буркнул недовольно вахтер, возвращая Григорию пропуск. — Свои еще ничего. А с этими хлопотно...
Григорий хотел спросить: «Почему хлопотно? » — но не успел: всех стажеров пригласили срочно пройти к директору.
Директор института, известный академик, коротко и сжато очертил круг тех вопросов, что в скором времени станут крайне необходимы сегодняшним стажерам, пожелал успехов. Как ни удивительно, а те несколько фраз были настолько емкими, что Григорий долго размышлял над ними. Еще большей оказалась их весомость, когда осматривали лаборатории и цехи опытного завода, экспериментального производства, конструкторское бюро.
Чего там только не было! Ручные переносные компьютеры, машины-горошины. Младшие научные сотрудники вместе с докторами «коптели» над мини- и макроЭВМ, другие «колдовали» над однокристальными микропроцессорами. На кульманах вырисовывались схемы включения автоматизированных рабочих мест, программные и технические комплексы систем управления. На ватманы ложились первые наброски государственной сети вычислительных центров...
Сквозь все это, воспринимаемое Григорием как-то раздвоенно, проглядывало нечто большее, нечто более весомое и значительное, нежели совершенные электронные арифмометры, предназначенные переработать неимоверные массивы цифири, заключенные в оболочку таких программ, которые изощрится придумать человеческий мозг. Вот-вот, человеческий! А если еще шажок, полшажка? Глядишь, и появится возможность создать устройство, которое можно будет назвать интеллектом, пусть и не человеческим.
Да, все здесь делалось с размахом, с глубиной прозрения не на один десяток лет. Учитывалось и то, что уже достигнуто в мире, и то, что непременно скоро будет выведано у природы,
