При всём этом Бестужев проявлял косвенную заботу о наследнике. В письме от 7 сентября 1744 года он напоминает Черкасову о том, что великому князю до сих пор не переведены 70 тысяч рублей. Вице-канцлер пишет, что он волнуется не за самого Петра Фёдоровича, а за интересы государства Российского: деньги нужны герцогству Голштинскому, поскольку в противном случае герцогство, согласно уставу Священной Римской империи, будет у Петра Фёдоровича отнято.
Преуспевший в своих усилиях посадить на трон Швеции угодного кандидата, русский двор должен был теперь позаботиться об её обороне. Такая перспектива мало нравилась вице-канцлеру Бестужеву. Он справедливо негодовал, что «сии скоропостижныя голштинския угрозы впутать могут в новую войну», которая будет «без всякой прибыли». Цитируя слова английского посла С. Уича, братья Бестужевы надеялись, «предлагая Ея Величеству только один шаг за другим, незаметными ступенями довести её до выполнения всего плана их, который как нельзя более удовлетворителен».
Однако послать в Швецию корпус во главе с генералом Кейтом[52] всё-таки пришлось, и у Швеции до войны с Данией дело не дошло. Маркиз Шетарди хвастался тем, что лично сочинил проект инструкции генералу Джеймсу Кейту, возглавлявшему контингент русских войск в Швеции. Бестужев возмущался: «Неслыханное в свете дело, чтоб в совете по проекту иностранного министра оканчивалось и всё, что в оном прибавлено или происходило, ему точно известно. Генерал Кейт в су мнении будет, по каким указам ему исполнять: по отправленным ли из коллегии Иностранных дел или как по Шетардиеву составлению…»
А.П. Бестужев-Рюмин был недоволен посылкой русских солдат в Швецию и говорил: «Сии скоропостижные голштинские угрозы впутать могут в новую войну, которая без всякой прибыли удаления ради ещё тяжелее прежней будет».
Важный пункт системы А.П. Бестужева-Рюмина касался отношений с Австрией. Бестужев с помощью австрийских дипломатов в Петербурге предпринимал энергичные меры к установлению с Веной самых дружественных отношений и старался одновременно рассеять у Елизаветы Петровны предубеждения против австрийского двора, возникшие, в частности, в результате «лопухинского дела» и участия в нём австрийского посланника. Правда, на этом пути его здорово подвели коварные «альбионцы», которые неожиданно заключили оборонительный союз с пруссаками. Посланник Фридриха II в Петербурге Мардефельд при содействии С. Уича прилагал теперь усилия по заключению аналогичного союза с Россией, чтобы последняя гарантировала Фридриху недавнее разбойничье его приобретение Силезии[53]. Это была первая английская подножка Бестужеву и его системе, но за ней скоро последует вторая.
Получалась странная, прямо-таки уродливая внешнеполитическая конфигурация, совмещавшая в себе несовместное (и сильно напоминающая нам положение в Европе накануне Второй мировой войны): Англия, союзница России и Австрии, заключила союз с их противником Пруссией и теперь, нарушая стройную систему Бестужева, пыталась уговорить его заключить союз с Берлином. И такой союз в марте 1743 года был подписан, правда, без русской гарантии завоевания пруссаками Силезии (при этом Берлин дал гарантии русским приобретениям в Финляндии). Конечно, русско-прусский союз был мертворождённым ребёнком, ибо и Елизавета, и уж тем более Бестужев относились к Пруссии с большим недоверием.
Между тем неуёмный Фридрих II, или, как его с чьей-то лёгкой руки в окружении Бестужева назвали, скоропостижный король, попытался возмутить ганноверских князей против английского их родственника короля Георга II, что сильно всполошило Форин Офис и заставило С. Уича провести зондаж относительно позиции России на случай военных действий Англии с Пруссией. А.П. Бестужев-Рюмин дал ему понять, что России в союзе с Австрией и Англией «окоротить» Фридриха не представило бы большой проблемы. Впрочем, между Бестужевым и англичанами полного единства взглядов не существовало: Бестужеву важны были национальные интересы России, и для их обеспечения он искал в Европе надёжных союзников, в то время как Англия преследовала в этой политике лишь цель восстановить в Европе нарушенное Францией равновесие сил. Говоря попросту, это равновесие вице-канцлера волновало постольку-поскольку, а если и интересовало, то только в преломлении к русским интересам и нуждам. В этом смысле Алексей Петрович был одним из тех немногих бескомпромиссных людей на внешнеполитическом поприще России, которые во главу угла ставили интересы своего отечества. Последующие канцлеры России будут послушно выполнять предначертания своих императоров и обеспечивать не столько интересы собственной страны, сколько стараться «ублажить» то Пруссию, то Австро-Венгрию, то Европу в целом.
Сближение с Австрией произошло после Бреславского мира, заключённого 1 ноября 1743 года между Австрией и Пруссией. К этому времени императрица Мария-Терезия (по своим делам и значению для страны — австрийская Екатерина II), уже признала императорский титул Елизаветы Петровны и намеревалась пойти ещё дальше. Всё дело на некоторое время испортило «лопухинское дело» и действия австрийского посланника де Ботты (см. далее). Они на некоторое время осложнили действия вице-канцлера по сближению с Австрией.
Естественно, доверие императрицы к Бестужеву после английских «кульбитов» уменьшилось, и ему снова и снова приходилось взбираться на одну и ту же скользкую горку. У него, правда, появился временный союзник — конференц-министр граф М.И. Воронцов[54], также участвовавший в суде по «лопухинскому делу». Этот граф в ночь переворота с 24 на 25 ноября 1741 года вместе с Петром Шуваловым (1711–1762) стоял на запятках саней Елизаветы Петровны, теперь стал помощником А.П. Бестужева-Рюмина, но позже перейдёт на сторону его врагов.
