Вера задумчиво подсказывает.
— Трепетно.
Она ещё в музыке, в гармонии…
— Вот, точно! — Подхватывает руководитель. — Хорошо сказала. Что бы вот тут трепетало, в горле.
Стёпкино лицо ещё ярче вспыхивает, он торопливо оправдывается.
— Да понял я, понял. Заслушиваюсь только, дядя Серёжа. Красиво потому что… Растворяюсь я. У меня вот тут даже поёт, в животе.
Баритонист дядя Веня хмурит брови, одёргивает музыканта:
— Не дядя Серёжа он тебе, — в животе у него поёт, а Сергей Матвеевич сейчас. Договорились же про дисциплину… К руководителю оркестра только по имени отчеству. Он дирижёр. Это после репетиций он тебе родственник, и всё такое.
Руководитель мягко останавливает друга.
— Ладно тебе, Веня, знает он всё, только заслушивается. Характер такой. Весь в мать.
От этого Стёпка загорается ещё больше, как от похвалы.
— Ага! Забываюсь я… Как услышу баритон, тему в смысле, вместе с басом, трубами и кларнетом, так и несёт меня музыка… Как будто и нет меня… Ещё и альтушка — ис-та, ис-та… с тенором подталкивают… Я словно тетерев, ага… Тепло так становится, уютно.
И вновь мальчишку поддерживает задумчивый голос Верочки.
— И мне тепло становится, и я растворяюсь. Я замечала. — Говорит она всем, и Евгению. — Потому что мы музыканты. Мы оркестр. Мы — ансамбль. Одно целое. Красивое целое. И музыка. Духовая музыка, душевная.
— Да, потому что гармония, потому что ансамбль, — дополняет руководитель.
Не отстаёт и дядя Веня.
— И живём в это время, и дышим, и сердце у нас… Стёпка поправляет.
— Ритм…
Дядя Веня переспрашивает.
— Что ритм?
Стёпка округляет глаза, чего непонятного, поясняет.
— Ритм, говорю, у нас одинаковый…
— И я о том! — говорит дядя Серёжа и чуть кривится. — А ты торопишься, загоняешь.
— Я просто дальше хочу услышать, — глотая окончания слов, торопится сообщить свои чувства барабанщик. — Там же ещё красивее… Дальше. На этом, на следующей цифре.
Музыканты Стёпке улыбаются, потому что он один среди них такой быстрый, энергичный, с неожиданными мыслями, выводами. Как и они раньше, в принципе, в молодости. Будто ручеёк с горки, пусть и по камням, но живой, с огнём и задором. Хорошо в оркестре рядом с ним, тепло.
— Ладно, Стёпка, и ты молодец, и мы все молодцы! — хвалит дядя Веня, лицо Стёпкино вновь счастливо вспыхивает.
— Женя, ну а тебе как наш ансамбль? — спрашивает гостя руководитель. Музыканты с интересом смотрят на Тимофеева. — Не стыдно за нас, а? Строим, нет, звучим?
Тимофеев ждал чего-то подобного, таким вопросом каждый руководитель озадачен. Похвалы ждёт. Пожимая плечами, ответил.
— Мне действительно тепло здесь, с вами, у нас… Хорошая атмосфера. И дружно, и оркестр звучит.
Он не договорил. Широко распахнув дверь, перешагивая через ребятню, в комнату вошла директриса Ванесса Ильинична. С той же улыбкой на лице, с теми же радушными движениями пухлых рук. Ребятню как ветром сдуло. Она их вроде и не заметила.
— О! Вот вы, оказывается, где, товарищ, а мы вас ищем, здрасьте! За вами машина из вашей прокуратуры из Москвы пришла, а вы здесь. Чёрная волга, и водитель военный, и офицер. Вон там, — указала на окно. — Всё как положено. Они там, в машине, сказали, ждут. Вас ждут. Вы поедете?
Тимофеев кивнул:
— Разберёмся.
— Вот-вот, и скажите там, что сами всё видели. Что мгновенно мы — я! — всё выполнила, а? Что жалоб от людей нету! И от музыкантов тоже. Мы такой славный оркестр, как у нас, в обиду не дадим. Никому не дадим. Если что, мы сами за них к вам обратимся. Можно?
Тимофеев роль свою вспомнил.
— Можно-можно… если нужно, — и не удержался, переспросил. — А почему машина, я не понял? Точно за мной? Вы ничего не перепутали?
Директриса сильно удивилась: что вы, как можно?
— Нет, конечно, — вскричала она. — Мы же всё выполнили, потому и машина за вами пришла. Чтобы вы там отчитались. Приезжать больше не понадобится. Может, в другое место куда. Второй раз на грабли мы, как говорится, не допустим. Честное пионерское! Под салютом! Во! — Махнула за голову рукой, и даже извинительно присела. — Так вы идёте?
Евгений кивнул.
— Да, сейчас иду.
Директриса вышла, а Тимофеев и часть музыкантов к окну подошли. Выглянули. Действительно, в окружении шумной местной ребятни, перед подъездом стояла чёрная «Волга». Дверцы открыты. Около пассажирской, потягиваясь и разминаясь телом, оглядываясь на любопытных ребят, прогуливался молодой офицер. Тимофеев узнал его.
Одна Верочка не двинулась с места… Евгений встретился с ней взглядом. В её глаза застыл испуг, растерянность и тревога.
— Уже, Саша?! — выдохнула она, и чуть слышно спросила. — А можно я вас провожу? — И смутившись, пряча глаза, резко повернулась к руководителю оркестра. — Дядь Серёжа, можно?
Ну вот тебе раз, с грустью говорили глаза старых музыкантов. Ну как же так? Только ведь приехал, только ведь… Печально! Как вальс «Осенний сон». Все расстроились.
Больше, конечно, и дядя Серёжа и Верочка, и сам Евгений, и Стёпка, и дядя Веня и… все. Это видно было. На лицах написано. Полным минором души накрыло. Особенно у Евгения, особенно у…
— Иди, внучка, коль так получается, проводи, — расстроено кивнул головой дядя Серёжа. — Мы здесь подождём. Не люблю проводы. Уж лучше ты с ним… Поговори, уговори. Пусть возвращается, — последнее старик произнёс с нажимом. — Тебя он послушает.
Вера вспыхнула.
— Дядя Серёжа! Дед!!
— Ладно-ладно, я же не про тебя шучу, я по-доброму.
Дядя Веня дернул Евгения за рукав.
— Женя, ты приезжай к нам, сынок, к старикам, а? Приедешь? Успеешь, нет? Надо же кому-то передать наше дело. Мы думали — тебе.
— Приезжай, а! Приедешь? — глядя на своего бывшего ученика, раз за разом переспрашивал дядя Саша. И столько было в голосе чувств и мольбы, — они ведь ждали, они надеялись… Главное, чтобы Женька успел, при их жизни успел… успел, чтобы… чтобы… вернулся!
Так плохо на душе у Евгения ещё не было.
— У нас здесь природа… и летом, и зимой… В-во, дядь Жень! — в восторге округляя глаза, воскликнул Стёпка. — А осенью!!
— А весной, Женя!! — почти добивая, с грустью протянула Верочка.
И столько всего родного и до боли знакомого послышалось в словах Верочки и Стёпки, из прошлого, из детства, и… из будущего…
— Я обязательно приеду. Обещаю. — Одного за другим обнимая, заверил Евгений и быстро повернулся. — Пошли, Вера, проводишь. Спасибо! Всем спасибо! Здесь очень хорошо! До свиданья! — и хрипло пробормотал. — Айлл би бэк!
