хряк, дергая пятачком и поводя ушами.
– Хрю! – сказал хряк.
– Сам такой, – буркнул я в ответ и отвернулся. Стадо уже отдалилось, и я решительно направился к дому, в котором нашел себе прибежище после бегства из психлечебницы.
Забор за моей спиной затрещал.
Я поспешно обернулся напрягаясь. Нет, устоял забор под натиском туши борова. Я ускорил шаг. И чего этот проклятый боров привязался ко мне? Как ни пройду мимо, вечно он торчит у забора и пожирает меня своими сальными глазками, проявляя ко мне прямо-таки нездоровый интерес.
– Хрю! – донеслось обиженное из-за спины.
– Да иди ты! – отмахнулся я, вминая жесткими подошвами сапог едва подсохшую после дождя корку грязи. Ни тебе асфальта, ни тротуаров. Мерзость, конечно, но тоже своего рода экзотика.
Приблизившись к небольшому, ярко раскрашенному в авангардной манере дому, я толкнул калитку и ступил во двор. Под ногами, пружиня, захлюпали выложенные поперек дорожки доски. Миновав огород с аккуратными грядками, на которых произрастало практически все, что мне было известно из овощей, я быстро поднялся на крыльцо, скинул до половины заляпанные грязью сапоги, отставил их в сторонку и открыл дверь. Мне в лицо пахнуло ароматом вареной картошки и свежеиспеченного хлеба. Еще на плите, располагавшейся справа за чуть приоткрытой дверью, что-то скворчало. Не иначе как мясо! Натуральное, не обработанное химией, не вымоченное в семи водах, чтобы дольше хранилось или в попытке выдать его за свежее. Я принюхался. Ну да, так и есть. Гуляш! Мирное раздолье плюс праздное шатание вперемешку с чистейшим воздухом нагоняли нешуточный аппетит. Я почувствовал, как рот наполняется слюной. Вот сейчас…
Дверь справа скрипнула, и из нее вывалился дородный детина с квадратной физиономией, лохматой светлой шевелюрой, неприметными блеклыми глазами и приклеенной к тонким губам дежурной улыбкой. В общем, главный «бобер» собственной персоной. «Все, началось», – осознал я, и настроение мое упало до плинтуса. Конец безделью и радостям свободного существования. Пришел, как говорится, час расплаты. А дали-то отдохнуть, освоиться всего-то три денька. Я уж думал, недельку-другую трогать не будут. Ага, щас! Видно, сильно я им сдался, только вот на что, никак в толк не возьму. Я не борец по натуре, не воитель – заурядный учитель, не более того. Слова никому в жизни поперек не сказал, тем более, сейчас особо стала актуальна пословица «Молчание – золото». В общем, сколь ни оттягивал я этот волнительный момент, хоронясь ото всех по полям да лесам, а взяли меня в оборот «бобровцы» с наскоку. Прямо тепленького.
– Здоров, Федька! – приветливо лыбится мужик и ручищу лопатообразную протягивает. – Ну, как тебе у нас?
– Нормально, – сдержанно отвечаю, вкладывая свои пальцы в руку мужика, а про себя думаю: «Было бы еще лучше, коль вас не было!»
И припомнить все пытаюсь, как же мужика-то зовут? Совсем из головы вылетело, если честно. Как до деревни добрался, с усталости только и смог, что руку пожать да до кровати дотащиться.
– Отдохнул? – лапа сжимается, сдавливая мне пальцы.
– Почти, – охаю я и выдавливаю кривую, вымученную улыбку, мол, все в порядке.
– Ну, раз «почти» – приступим к делу, – хватка ослабевает. Я выдергиваю пальцы и незаметно принимаюсь их массировать. Назло он это делает, что ли? Уже третий раз! Так ведь и без пальцев остаться можно. – А может, продлить передышку хочешь?
– Да нет, я в норме, – неудобно все-таки: приняли, будто родного, хлеб-соль, картоха с мясом, природа, хряк, будь он неладен…
– Тогда не будем откладывать. – Мужик отступил в сторонку и указал широким жестом на распахнутую настежь дверь. – Пр-рошу!
Делать нечего. Повесив плечи, плетусь в тесную кухоньку и усаживаюсь за стол, на котором стоят две чашки и алюминиевая кастрюля с исходящей паром картошкой. У плиты колдует хозяйка дома баба Валя. Добрейшей души человек, хотя и крайне назойливая, с изрядной долей занудности. Зато готовит – м-м-м, закачаешься!
– Ох, мучитель ты Степка, – оборачивается баба Валя, опуская деревянную лопатку, которой она любовно помешивала фырчащее в сковороде мясо. Над сковородой клубами вздымался ароматный пар, истаивающий под дощатым потолком. – Куды ж это годится: не емши, не отдохнумши – и за дела?
– Ну что вы! Все нормально, – отмахиваюсь я, но меня выдает подергивание носа, принюхивающегося к еде.
– По ходу дела, баб Валь, перекусим. – Степан усаживается напротив меня, скрипнув табуретом, закидывает ногу на ногу и важно упирается локтем в покрытую цветастой клеенкой столешницу. – Дел уйма, а времени ни на что не хватает.
– Глупости энто, а не дела, – отмахивается баба Валя лопаткой. С лопатки срывается приставший к ней квадратик лука и заканчивает свой короткий полет на переносице Степана.
– Баб Валя, – хмурит брови Степан, брезгливо откидывая пальцем лук.
– А чего? Не так что ль? Вояки, тоже мне!
– Баба Валя!
– Да уж семьдесят годков Валя. А вас уж десяток из их знаю, а воз и ноне там. Тожить мне, лебедь с раком, – фыркает бабка.
– Чем-чем? – переспрашиваю я. На меня нападает веселость, вроде как маленькая месть «бобру».
– Грм-м! – Степан хмурится еще больше. Лохматые брови топорщатся, словно иглы у дикобраза. – Ты тоже так считаешь? – оборачивается он ко мне.
– А чего сразу я? – мне с горем пополам удается придать лицу невинно-отстраненное выражение. – Между прочим, я вообще о вас ни слухом, ни духом. Только от винтокрылого орла и слыхал.
– От кого? – удивляется Степан, возя пальцем по нехитрому узору клеенки.
– Да от дрона, от кого же еще! Он мне вашим «бобром» весь мозг уже выел.
– Грм-м, – удивление Степана сменяется растерянностью.
– А чего? Разве не так? – ох, много болтаю, но чувства прямо-таки распирают меня.
– Не понимаю тебя, – вздыхает Степан, – вроде как добровольно к нам, а с таким настроем.
– А куда ж мне с таким настроем еще податься после всего, что вы в моей родной дурке натворили? Жил себе, не тужил.
– Прям-таки и не тужил? – в движениях Степанова пальца проклевывается нервозность.
– А что? Там не так уж и плохо. Кормят сносно, трат никаких, беседы еще задушевные. Вот ты обиделся сейчас, а там философию бы развели, разбираться в проблеме начали: что да почему.
– На философию, значит, потянуло?
– Да на кой она, философия твоя, мне сдалась? – вскидываю я брови. – Ты спросил – я ответил.
– Да-а, – разочарованно тянет Степан. – Значит, в стороне хочешь остаться? Пусть мир в тартарары катится, а Федя будет спинку на травке отлеживать да в ус не дуть. Нет, ты не подумай чего – я тебя ни в чем не обвиняю. Тем более, не требую. А только философия здесь простая: капут человеку приходит.
– А ты-то чего переживаешь? Перекроить
