и моих вещей. И с постоянным ослепляющим светом. Я ощутила крайне неприятное дежавю с первыми восемью днями, проведенными в Александрии. Конечно, ощущение полной несправедливости безгранично возмущало. За притязания других заключенных на меня я должна была страдать в этом загоне. Слава богу, через день меня выпустили, чтобы я могла забрать свои вещи и проследовать в блок 3АВ. На время моих перемещений блок F полностью закрыли, так что предсказание Лолиты в какой-то мере сбылось. По очередному странному совпадению, мой новый блок соседствовал с секцией моего бывшего мужа…
Я назвала свое новое место пребывания «пузырем». Камера не особо отличалась от блока F, однако тут были особые детали. Камера находилась в круглом пустом помещении. За ним располагалось еще одно округлое помещение с душевыми кабинками, микроволновкой и столом офицера с мониторами. Из того, что мне понравилось, – ведь в тюрьме даже не самые значительные вещи порой кажутся элементами роскоши – это велосипедный тренажер. Значит, занятия спортом, даже если тут не окажется чего-то наподобие спортзала, имеют место быть. Также в первом «пузыре» есть стол, за которым я могу сидеть полчаса в день. За ним я пытаюсь писать свою речь для суда. И это тоже создает некую приятную иллюзию – будто я сижу в офисе и занимаюсь какой-то бумажной работой. И главное – тишина. Я тут одна. Нет никаких кричащих, ссорящихся, подкрадывающихся заключенных. Американские власти считают, что сегрегация – это чрезвычайно жестокая и строгая мера для заключенного. Мне же одиночество не доставляет никаких неудобств. Я научилась даже находить в нем плюсы. Впрочем, я тут не совсем одна. У меня тут команда офицеров специального назначения с периодическими обходами. Двое из них привлекли мое внимание своей необычной манерой держаться – Мак-Джи и Хьюстон.
Когда меня впервые привели сюда и закрыли камеру, через некоторое время я услышала громкие шаги. К двери подошел мужчина и подозвал меня к окошку. Я подошла и увидела крупного накачанного офицера, будто бы сошедшего с агитационных плакатов, призывающих воевать за Америку-матушку, или же прямиком из голливудских фильмов про строгих офицеров-матерщинников. Он открыл рот, и – действительно – полилась истинно армейская «музыка».
– I’m officer Houston! You can do whatever you want but you must obey my rules! My rules are the only rules you can have! I don’t give a fuck what you think about it and keep in mind that… (Я – офицер Хьюстон! Делай что хочешь, но ты обязана соблюдать мои правила! Мои правила – единственные правила, что у тебя есть здесь! И мне плевать, что ты об этом думаешь, – и заруби себе на носу, что…)
Я смотрела на него и недоумевала. К чему все это? Зачем он так распинается? Мне-то вообще все равно, что он скажет. Я не понимала, всерьез ли он это говорит. Потому что он действительно был крайне похож на какого-то киношного героя или актера, которому в кои-то веки дали шанс и он решил выложиться на полную катушку. Он продолжал, грозно сотрясая могучий подбородок. При этом его глаза блестели так, будто глубоко внутри он смеется. И мне стало дико смешно. Сначала у меня невольно родилась улыбка. Затем – смешок. А потом меня начало прямо распирать изнутри. И я рассмеялась прямо ему в лицо. Он явно не ожидал подобной реакции. И сам невольно улыбнулся. Затем будто сконфузился, ему стало неудобно за свою улыбку или за свое представление. А потом сказал таким примирительным тоном: «Ладно, мне, в принципе, все равно на тебя и эту тюрьму, просто не создавай мне проблем, ок?» Я ответила довольно многозначительно: «Oк». У меня не было изначально никаких эмоций в его отношении, единственное, что меня смутило, – это очередное дурацкое совпадение. Его фамилия соответствует названию города, где протекали самые ужасные и трагичные дни моего совместного проживания с бывшим мужем.
29 ноября, 2015 год. Хьюстон, штат Техас. Недавно дома появилось огнестрельное оружие… Наша гостиная. У нас два гостя.
– Я убью тебя! – кричит Джо и выбегает из гостиной по направлению к спальне. «Господи, он сейчас убьет человека», – проносится в моей голове. Абсолютно неосознанно я бегу в сторону мужа. Мы встречаемся в дверном проеме. У него в руках пистолет – «глок» 9 мм.
Он кому-то рассказывал, что у него экспансивные, они же разворачивающиеся пули, или пули «дум-дум», конструкция которых предусматривает существенное увеличение диаметра при попадании в мягкие ткани с целью повышения поражающей способности.
Еще не понимая, что делаю, я пытаюсь схватить его руки… Выстрел. Я падаю на пол. Нога будто сложилась пополам…
Человек, в чей адрес летела угроза, убежал. Второй гость бежит в ванну за полотенцами. Ковролин залит кровью. Моей кровью. Мой муж только что выстрелил в меня. Мне не больно – адреналин… У Джо паника, он хочет убежать. Я его успокаиваю и прошу отвезти меня в больницу… Адрес ближайшего госпиталя в навигаторе. Приезжаем, госпиталя по адресу нет. Меняем банное полотенце на моей ноге. Это уже третье. Едем по другому адресу…
На месте у меня берут все необходимые анализы и тесты. Рана – сквозная, нога выглядит как после взрыва, кость – оскольчатый фрагментарный перелом…
Оперировать в этом госпитале меня не могут. Необходима транспортировка в другой…
30 часов спустя я прооперирована… Открываю глаза… Я совершенно одна…
12
Я сижу за своим «офисным» столом и пытаюсь начать писать оправдательную речь для суда. Но мне не пишется. Не знаю, с чего начать. Белый лист. Говорят, что это понятие – одно из самых страшных для писателей, художников и актеров. Когда не знаешь, про что написать в книге. Когда пустой холст давит на тебя и зажимает воображение в тиски. Когда стоишь на сцене и внезапно весь текст будто вылетает в трубу. И у меня нечто подобное. Беззвучно шевелю губами, пытаясь понять, с чего же начать. Опять описывать этот кошмар с бывшим мужем. Я уже говорила на эту тему с двумя психологами в разных тюрьмах, с отцом Никитой, с отцом Виктором Потаповым – настоятелем Иоанно-Предтеченского собора в Вашингтоне, который посещал меня здесь, в Александрии.
Но сейчас я должна описать все крайне подробно и красноречиво человеку, который равнодушно и пристально исполняет обязанности представителя закона. Его не будут интересовать глубины моих переживаний – только четкие беспристрастные факты. Один из агентов при первой встрече, кажется Чэн, предположил, что все наши встречи с мужем перед началом отношений были неслучайны. Что он заранее выбрал меня и целенаправленно преследовал. Чэн говорил, что есть такое понятие, как «гангстерские жены», готовые беспрекословно следовать за мужем,
