прищурены, ноздри раздуты.
— Глупец. Глупец! — прошептал каменный человек. — Но ты не сможешь остановить меня.
Томас ударил ладонью по лицу. Удар отозвался болью во всем теле. Он взял зубило и поставил его перед одним из прищуренных глаз.
— НЕТ! — закричал Терн, его лицо искривилось и изогнулось. Камень вздрогнул и застонал. Томас заколебался. Из лица божества полилось зеленое сияние. Глаза расширились от страха, губы под маской поджались. Томас поднял молоток.
— НЕТ! — опять закричала голова. Из стены вытянулись руки, вспыхнул призрачный свет. Томас отступил назад, напуганный появившимся призраком, ужасным зеленым подобием самого Терна. Существо — наполовину камень, наполовину призрак — было привязано к стене церкви, но пыталось выйти из холодного камня, добраться до Томаса Уайета, убить его.
Томас поднял упавшие зубило и молоток, подбежал к лицу Терна и одним яростным ударом проделал глубокую борозду через правый глаз.
Церковь затряслась. С высокой стены упал каменный блок, ударив Томаса по плечу. Вся галерея заходила ходуном от боли и гнева Терна.
Он опять ударил. Левый глаз треснул, в камне появилась длинная трещина. Из раны начала сочиться жидкость. Крик из стены стал оглушительным. Под балконом вспыхнул желтый свет. Сторож уставился на Томаса, мстящего своему созданию.
А потом треснула вся боковая стена церкви, и галерея, на которой работал Томас, рухнула до высоты человеческого роста; Томас покатился по полу. Он попытался удержаться, но перевалился через край, царапая руками воздух. Кошмарный каменный крик Терна бил камнетесу в уши, воздух холодил кожу. Его полет прервал каменный пьедестал. И сломал ему спину.
* * *
Ужасный крик священника разбудил всю деревню. Слуга божий, спотыкаясь, выбрался из дома камнетеса, прижимая руки к глазам и пытаясь остановить поток крови. Он сорвал с себя деревянную маску, сбросил хрустящие коричневые листья терновника и дуба, открыв темные волосы и аккуратно подстриженную темную бороду.
Священник — священник Терна — повернул слепые глаза к церкви. Обнаженный, он, спотыкаясь и шатаясь, пошел к холму. За ним последовала возбужденная толпа крестьян, горящие факелы засветились в ночи.
Томас лежал поперек мраморной колонны, в нескольких футах от земли. Он не чувствовал свое тело, хотя легкие исправно прогоняли воздух через грудь. Он лежал, как искупительная жертва, руки за головой, ноги бессильно свешиваются. Сторож молча ходил вокруг него. В церкви царила тишина.
Вскоре священник подошел к нему, вытянув руки перед собой. Он наклонился к Томасу Уайету, и пробитые зрачки его глаз сверкнули.
— Значит ты умираешь?
— Я умер несколько минут назад, — прошептал Томас. Руки священника нежно погладили его лицо, из растерзанных глаз капала кровь.
— Придет другой, — сказал Терн. — Нас много. И работа будет завершена. Ни одна церковь не встанет, если не превратится в святилище истинной веры. Дух Христа найдет в Англии мало убежищ.
— Бет… — прошептал Томас. Он чувствовал, как птица жизни пытается вылететь из него. Факел сторожа уже гас.
Терн приподнял голову Томаса и приложил палец к сухим губам.
— Ты не должен был видеть, — сказал священник. — Это был подарок за подарок. Наши искусства, ритуал, плодовитость за твое искусство резать камень. Другой придет и заменит меня. Другой придет и закончит твою работу. Но теперь у тебя не будет ребенка. И у Бет.
— Что я наделал? — прошептал Томас. — Ради всего святого, что я наделал?
С высоты, с расстояния в тысячи миль прилетел звон зубила, ударяющего по камню.
— Быстрее, — он услышал, как Терн кричит в ночи. — Быстрее!
ИЗМЕНЯЮЩИЙ ФОРМУ
Англия, 731 год от Рождества Христа
(I)
Дождь прекратился, и Волкоглав откинул капюшон тяжелого плаща. Он повернулся к своему юному товарищу, который сражался с мокрой и липкой грязью дорожки.
— Тебе придется научить делать это получше, если хочешь остаться со мной, — сказал шаман.
Мальчик остановился и сдвинул тяжелый рюкзак в более удобное положение.
— Нам нужно укрытие, — пожаловался он.
— Мы могли остаться в укрытии, — возразил Волкоглав, — но я решил этого не делать.
Юный Черномаркер (имя, под которым он знал себя) пробормотал какое-то ругательство. Он сгорбился под тяжелым рюкзаком, в котором нес шкуры для палатки, разную еду и кремни, при помощи которых они разводили костер. Сам Волкоглав нес деревянные колья — для костра и навеса, ровно пять — и они были совсем не тяжелые; его собственный маленький рюкзак содержал инструменты, десять десять масок, перья и прочие мелочи.
Черномаркеру — невысокому толстому мальчику — было не больше десяти лет. Его научили писать в Кентерберийском монастыре, куда он попал младенцем после того как его родителей убил «человек с севера» (так ему сказали монахи). Сейчас, однако, он не знал, что лучше: тиранический режим монастыря или жизнь с загадочным незнакомцем, который нашел его, умирающего от голода, во время второй попытки побега из стен тюрьмы.
— Если я сломаю пальцы, — пожаловался Черномаркер, — вам же будет хуже.
— Если ты сломаешь пальцы и не сможешь писать, я оставлю тебя там, где ты был. В искусстве письма нет никакой магии…
— Но вы-то писать не умеете, — громко сказал мальчик, шлепая по грязи.
В ту же секунду толстая твердая рука схватила его за нос и стала выкручивать его голову до тех пор, пока шея едва не треснула. Затхлое дыхание Волкоглава ворвалось в его рот. Серые глаза, широкая усмешка, пристальный взгляд:
— Значит у тебя есть власть надо мной?
— Нет, сэр, — с трудом выдохнул Черномаркер. — Я просто устал и хочу есть.
Жестокая хватка ослабела. Высокий мужчина, маленький мальчик. Высокий внимательно оглядел маленького, и его голос потеплел:
— Да. Я тоже. Но мы
