в зале. Сейчас, в преддверии ожидаемого переезда в Кремль, споры идут самые жаркие, идеи возникают самые дикие, проекты взлетают фейерверками, у нас немало молодежи, но каждый из наших даже самых молодых на две головы выше среднего по стране избирателя, у нас же ни одного среднего, те в больших партиях, выражающих потребности простых и очень простых человечков, верх мечтаний которых шашлычки каждую субботу и победа любимой футбольной команды.
Я помахал рукой и вошел в зал. На той стороне стол уже под красной скатертью, члены комитета чуть головами не стукаются, выясняя какие-то сегодняшние вопросы, голоса звучат резко и взволнованно.
Вслед за нами в зал ломанулись те, кто предпочитал спорить на свежем воздухе.
Я прошел к столу, повернулся к залу.
– Всем сесть, слушайте сюда. Мы победили на выборах!.. Теперь Кремль наш. И мы останемся трансгуманистами, хотя со всех сторон твердят, что теперь мы политики, у нас всё должно быть на компромиссах. Но время сейчас весьма бескомпромиссное.
Я улыбнулся всем, ещё раз помахал рукой и сел. Фауст, что уже сидел ближе к середине стола, сказал с сомнением:
– Политика, как сказал Бисмарк, искусство возможного. А все те, кто замахивался на невозможное… надо ли перечислять, потерпели крах.
Я сказал тихо:
– Но разве с тех времен ничего не изменилось? Сейчас снаппер расчистил дорогу и самым что ни есть экстремистам.
Он заметил осторожно:
– Биология так быстро не меняется.
– А что в социологии?
– Изменения есть, – признал он. – За последние сто лет резко увеличилось количество работников высокой и высшей квалификации. А когда снаппер убрал большинство неквалифицированной массы, то в самом деле… гм… можно опираться только на итээровцев!
Бабурнин сел от меня по другую сторону, поинтересовался:
– А культурники?
Фауст вздохнул.
– Снаппер убрал половину. Творить шедевры можно и лежа на диване? Вот большинство и воспользовались. Уцелели, кстати, не лучшие, а те, кто с шоу ездят по стране и вынужденно держат себя в форме.
Черноклюв поднялся, постучал ладонью по столу.
– Тихо в зале! Начинаем очередной съезд партии… Ну и что, что уже вчера был?.. У нас теперь каждый день съезд, а утро начинаем с революции!
Из зала Аркадий Ламм проговорил ленивым голосом:
– Но вы, наш доблестный шеф, обязаны занять кресло президента!.. Иначе из победы будет оглушающий провал.
Черноклюв прогудел со своего края стола:
– А правительство на первых порах можно оставить прежним. Пока не подберем из своих, кто сумеет справляться лучше. И, шеф, мы напуганы все. Но это лишь доказывает, что смотрим трезво. А кто смотрит трезво, тот лучше всех найдёт выход. Хоть и страшно. Лучше бы кто-то другой, а мы бы указывали пальцем и злорадно кричали, что всё не так!
– Тряхнуло всех, – подтвердил Яфет и зябко повел плечами. – Правда, и всю страну трясет!
– Весь мир трясет, – добавил и помалкивающий Шнырев. – Возможно, новая партия, новые люди сумют наладить лучше? Сумеем же?
Из зала смотрят на пикировку в президиуме с интересом, понимают, мы все относимся к мозговой элите, хотя грузчики и армия нас таковыми не считают. Если что проскакивает недоговоренное, то договаривается самим реципиентом, люди одного круга прекрасно друг друга понимают по взгляду, улыбке, приподнятой брови.
Я вздохнул несколько раз, очищая мозг, что-то совсем уж струсил, неужели мы, интеллигенция, можем работать только под надзором мужика с большой палкой? Без него умеем и можем намного больше и лучше, да соберись же, наконец, тряпка…
Все затихли, я поднялся во весь рост, оглядел всех, надеюсь, горящим взором.
– Мы победили, – сказал я с нажимом. – Осталось только не просрать, извините за мой французский, блистательную победу! Кремль наш. И мы обязаны оставаться трансгуманистами, хотя все доказывают, что теперь мы политики, а это значит, у нас всё должно быть на компромиссах.
Ламм добавил манерным голосом:
– Политика, как сказал Бисмарк, искусство возможного. А все те, кто замахивался на невозможное… надо ли перечислять, потерпели крах. А мы на что замахнулись на этот раз?
– Мы замахиваемся впервые, – уточнил я.
– Но тоже на невозможное?
– Невозможное вчера, – ответил я, – становится возможным сегодня, а завтра вообще анахронизм. Мир сейчас не тот, что был вчера. Снаппер расчистил дорогу как самым деятельным, так и самым что ни есть экстремальщикам. И в политике тоже.
Мальгин сказал за моей спиной тихо:
– Главное, что изменилось за последние сто лет… это рост работников высокой и высшей квалификации. А когда снаппер убрал большинство неквалифицированной массы, то в самом деле… гм… теперь можно опираться не на тупую массу, а на итээровцев!
– А культурники? – спросил я.
Он понял, что вопрос к нему, ответил педантично:
– Стаппер убрал половину. Творить шедевры можно и лежа на диване? Вот большинство и воспользовались. Уцелели, кстати, не лучшие, а те, кто с шоу ездил по стране и вынужденно держал себя в форме.
Дверь хлопнула, все повернули головы, в зал вошел Козлов, всё такой же элегантный, костюм на этот раз тёмный, но всё так же из хорошего ателье, галстук сменил под костюм и носки, просто аристократ, как-то не вяжется с обликом самой народной и простецкий партии России, хотя, конечно, может сослаться, что для выхода к аристократии, а так вообще-то простой мужик с говном на рукаве и не застёгнутой ширинкой, любит смотреть футбол и бои ММА, пьет дешевую водку и предпочитает поссать в подворотне или на колеса самолета, как делал самый народный президент России Борис Ельцин.
По проходу от двери к нашему столу идет весь из себя приветливый и благодушный, морда широкая и всегда довольная, как и положено представителю преуспевающей партии… хотя сейчас она совсем не преуспевающая.
За время подготовки к выборам стало заметнее выпирающее пузо, мы здесь все безпузые, пузо – это признак неумения владеть собой, а для нас это позорное пятнышко.
И всё-таки умеет держаться, очень важное свойство в обществе, выправку сразу замечают, как и уверенный взгляд и звучный голос.
Я рассматривал его внимательно, стараясь увидеть, что в нем изменилось, с виду всё так же внушающ, смотрит уверенно и оценивающе, улыбка слегка снисходительная, словно это его партия выиграла всё и у всех, а мы тут неизвестно с какой помойки.
– Приветствую, – сказал он звучно, подходя к столу. – Трансгуманисты!
– Ого, – удивился я, – научился выговаривать?
