мужем? Конечно, Марфа рассказала о странном деле соседей.
— Говоришь, с ослиными ушами?
Пётр Иванович думал недолго:
— Ясное дело: лося завалили! Ах, беда-то какая, такого зверя! Не дадут ведь развестись таким красавцам! Только-только пришли откуда-то из Сибири, а вот как их встречают!
— Да я слышала про этих лосей, — вспомнила Марфа, — старики говорят, больше шестидесяти лет их не встречали в наших краях. А пришли, бают, из Алтайского края.
— Этот Гордей вовсе не охотник, — рассуждал Пётр Иванович. — У него вроде бы и ружья нет, а ведь могут штраф принести. Ты, Марфа, об этом деле никому не рассказывай. Хотя нехорошо получается.
Марфа уже и забыла об этом разговоре с мужем, а Пётр Иванович между делом весь день нет-нет, да и вспоминал:
— Надо же, такого зверя угробили!
— Да ладно уж тебе, — не выдержала Марфа, — завалили одного, другие остались. Слышала я, что видели целый табунок, голов в десять. Сам-то забыл, как за журавлём гонялся! На корточках подбирался, на животе полз. Совсем как мальчишка.
— Так без ружья же, — оправдывался Пётр Иванович, — диковинная птица — журавль. Разве не интересно посмотреть, как они весной пляшут? Вот ведь какая любовь бывает у птиц! Совсем как у людей. И у тетерева тоже, Я ведь на токах никогда косачей не убиваю. Посмотреть — занятное дело. А с Гордеем я поговорю. Человек-то он хороший, а вот надо же — опять в плохое дело вляпался.
— Так ведь сам посуди, — не соглашалась Марфа, — детишек-то ведь надо кормить. Сидят по лавкам пять голодных ртов. Думать надо, как помочь соседу, а не кляузы разводить.
— Да никто и не собирается докладывать о нём, — оправдывался Пётр Иванович, — а вот поговорить надо бы.
На той же неделе встретился Пётр Иванович с соседом в Столбоухе. Поговорили о том, о сём.
— Ты, я слышал, зверя диковинного свалил, — начал издалека Пётр Иванович.
— Это ещё какого такого зверя? — насторожился Гордей.
— Да такого большого, с ослиными ушами и лошадиной головой.
— А-а, вон ты о чём. Так это ж мой Агафон лосиную голову притащил.
— Откуда же он её взял?
— А вот слушай, если поверишь. С недавней поры над зыряновской тайгой стали летать диковинные железные птицы. Не ероплан, не самолёт — большая стрекоза с лопастями, сверкающими на солнце, как серебряные стрекозиные крылышки. Как все подхозовские дети, дивился Агафон на зелёный вертолёт, и вдруг одна такая железная стрекоза села на Екипецком лугу. Волшебную летающую птицу хотел рассмотреть Агафон, а увидел совсем другое, и оно ужаснуло его. Два человека разделывали тушу убитого лося.
Как все деревенские мальчишки, Агафон видел подобные сцены и никогда не мог согласиться с убийством овцы или коровы, хотя и не отказывался есть мясо.
Пилоты заметили паренька. «Эй, мальчик! — окликнул один из них, — ты чего прячешься, как немецкий шпион? Иди сюда, не бойся!»
Агафон осмелел и подошёл.
«Знаю, что хочешь посмотреть вертолёт. Залазь в кабину, смотри, только ничего там не трожь».
Когда довольный Агафон вылез из кабины, пилоты расспросили его, а потом один из них сказал:
«Вот видишь, какая страшная голова? Забирай её, и пусть мамка твоя холодец для вас сделает. Чего добру пропадать? И ноги вот нам не нужны. А из шкуры отец твой может камус сделать. Пусть придёт и всё заберёт».
А другой говорит:
«А лося этого ты не жалей. Они для того и живут, чтобы нам их кушать. Без мяса никак нельзя. Если бы человек не ел мяса, так обезьяной бы и остался. Так учёные говорят, а нам их надо слушать».
Вот такая получилась история. А ты уж, Петро, сам суди: хорошая она или плохая. А то, может, шкуру с ног на камус возьмёшь — мне она не надобна?
— Да-а уж, хорошего тут мало, — согласился Пётр Иванович, — хотя, может быть, ребята они и не такие уж и плохие, вертолётчики эти. Только вот балуются зря. Наших пчеловодов совращают, скупая казённый мед с дальних пасек. Им всё доступно с их вертолётами. А шкурки я, пожалуй, возьму — как раз собирался камус делать.
Камусные лыжи
«Готовь сани летом, а лыжи зимой», — говорит Пётр Иванович, но лето занято, а вот осенью в самый раз, можно заняться и другими делами.
— Ну что ж, ребята, пора нам подумать о лыжах, — сказал отец в серый день начала ноября, когда с пчёлами разделались, поставив ульи на зимовку.
— Лучше всего для этой цели годится осина, — объяснял он сыновьям. — Научили меня этому делу соседи-пчеловоды, а у них опыт большой, не хуже, чем у охотников-промысловиков.
— Конечно, пора, — обрадовались и Роман, и Стёпа, — кажется, надо сделать пару новых, старые стали совсем плохи и могут сломаться в самый неподходящий момент. На одной лыжине из нашего снежища тогда не выбраться.
— Вот я о том и говорю, — согласился отец. — У меня уже есть заготовки, вырезали на лесопилке в Столбоухе. Глядите, нигде ни сучка, ни трещины.
— Да, деревяшки что надо, — согласился Роман, — по виду и запаху узнаю осину. А ведь слава идёт, что осина — никудышнее дерево.
— Нет, осина лучше всего подходит для этого дела. Она легка, хорошо обрабатывается и гнётся — как раз то, что нужно при изготовлении, а потом и при ходьбе по снегу. Я эти заготовки ещё обработал рубанком — ширина двадцать два сантиметра, толщина — полтора. Оптимальные размеры. Конечно, клееные, слоёные крепче, зато наши, самодельные, куда легче.
— А как с длиной? — поинтересовался Степа.
— Длина разная — вы же ведь тоже разного роста и веса. Самые маленькие для Нади, чуть больше для матери, а эти для вас. Самое сложное — загнуть носки и сделать это так, чтобы не сломать. Для этого распарим в горячей воде, а потом поставим в правилку. Это как коня объезжать. Высохнет за неделю, свыкнется, покорится и будет нам служить.
Через десять дней отец освободил заготовки и долго разглядывал их, поворачивая и так, и этак. Кажется, остался доволен, сказав:
— Теперь, ребята, беритесь за дело сами. Дело нехитрое, даже простое. Вот вам заготовки: рифлёная резина под валенки, чтобы снег не налипал, не набивался, сыромятные ремни для креплений, шкурки с лосиных ног — те самые, из-за которых лыжи и называются камусными. Я их уже распарил, чтобы натянуть.
Самым сложным оказалось закрепить ремни шурупами, пробуравленными так, чтобы не ослабить лыжу.
— Пятки, пятки, делайте покрепче упор для пяток, — подсказал отец, — в гору пойдёте — на что ноги будут опираться? На задники
