склоне. Башалига заглушил мотор, слышно было, как он спрыгнул на землю, крякнул, потом хлопнула дверца. Копачиу последовал за ним, и они оба подошли и встали рядом с Виколом Антимом, прищуренными глазами озирая скат холма. «Лучше бы на пашне, — сказал Копачиу, — за зайцами оно лучше на пашне». Башалига отмахнулся. «Оставь, мне виднее. Молодой человек, так вы что, берете карабин или бельгийку?»
Викол Антим оглянулся на ружья, прислоненные к переднему колесу машины. Карабин показался ему зловещим, как будто сама смерть засела в линии вороненого ствола, и он выбрал двустволку. «Охотничью, пожалуй. — Примолк на секунду. — Как-то здесь больше подходит охотничья».
Башалига сходил за двустволкой, раскрыл ее и, перекинув через согнутую руку, подошел к Виколу Антиму, шаря по карманам. Вытащил два патрона, два крепыша с розовым ярлычком на картоне, протянул их Виколу Антиму и сказал: «Пошли».
Копачиу вскинул карабин на плечо и нагнулся. Подобрал с земли сухую ветку и хлестнул по капоту машины. «Пошли».
Викол Антим зарядил двустволку и, держа ее дулами вниз, двинулся к кустам. Он был уверен, что никакой живности здесь нет, тем паче настоящих зайцев. Впрочем, он вообще не предполагал, что в одном с ним мире может существовать что-либо подобное. Он рассеянно шагал, не обращая внимания на голубые репьи, цеплявшиеся за штанины, на колючки и сучки под уступчивым каучуком подошвы. Солнце зашло, но свет еще держался — тот ясный свет, который гаснет разом, сменяясь не темнотой, а мраком…
Крепко пахло влажной землей, листьями, древесной корой. Башалига окликнул его: «Мы с лейтенантом Копачиу берем вправо. А вы, молодой человек, идете прямо и, если до середины склона ничего не попадется, возвращаетесь. Там поглядим».
Викол Антим получил еще четыре патрона и опустил их в карман, они оттянули ткань приятной, успокоительной тяжестью. Подождал, пока инженер и лейтенант растворились где-то справа, и начал подъем. Он думал, что дойдет быстро. Если не до верха — а хорошо бы! — то по крайней мере туда, куда ему сказал инженер. И поскольку он был один, он чуть ли не бегом припустил вверх по косогору, спотыкаясь чаще, чем можно было предположить. Он лез вверх, согнувшись, хватаясь за зеленые ветки кустов, наступая на муравьиные кучи. Очень скоро у него запылали щеки, кожу жгло от укусов, над верхней губой выступил пот. Он запыхался, и воздух казался ему колючим, хотя стоял тихий, золотистый, нежный вечер осени. Он остановился, только когда ясно услышал свое дыхание, перекрывавшее шум шагов. Глянул вниз — он забрался довольно высоко, машина едва различалась в яркой зелени, он был один; задрав голову, он с удивлением обнаружил, что до середины холма еще идти и идти. Он пошел медленнее, стараясь выровнять дыхание. Удавалось с трудом. Очень хотелось услышать какой-то другой шум, кроме шороха травы под сапогами или собственных всхлипов, когда он ловил раскрытым ртом воздух. Он наметил себе тонкий белый ствол, потом кочку, потом багряный куст и миновал их по очереди, но его не покидало странное ощущение, что все так же нечетко виднеется машина внизу, в долине, и что расстояние до вершины не убывает. Тогда он решил, что попал в зону, где пространство устроено особо, стоит перейти ее границу, и всякое перемещение становится действительным только для твоего организма, а внешние мерки исчезают. Наверное, надо добраться до другой границы и пересечь ее, чтобы стало можно идти, мерить, сравнивать. Но как, как до нее добраться, если на его путь уже легла тень нулевой зоны? Он почти верил, что вступил в этот зачарованный пояс, и уже обдало его волной тревоги — а вдруг не смогу вернуться? — когда он понял, что ему не дойти до вершины, казалось бы, столь доступной, и не дойти потому, что он уже хочет вернуться, потому, что его уже беспокоит, вернется он во Владию или нет. Он остановился и вгляделся в ту сторону, куда скрылись Башалига и Копачиу. И тут вниз по склону покатилось рыжее пятно, заяц, ради которого он проделал весь этот путь, он вскинул ружье и выстрелил. Отдача, резкий запах пороха — лучшей встряски не придумаешь, — он не попал, наверное, не прицелился хорошенько, да и стоял далеко; он еще несколько раз вскинул ружье, чувствуя себя настоящим мужчиной. Прильнув щекой к теплому дереву, держа палец на взводе, он ощущал силу ружья, свою силу, готовую нанести удар. Не удержался и выстрелил еще раз — в белый и тонкий ствол, по которому мерял свой путь наверх. Спустился и вложил палец во влажную рану березы. Попал, попал — и это было изумительно. Он раскрыл ружье, и пустые гильзы вывалились ему под ноги, сталь нагрелась, он перезарядил и неторопливо двинулся дальше. Кажется, Башалига был прав.
Откуда-то сверху раздались голоса. Его спутники быстро спускались, упираясь каблуками в землю, чтобы не поскользнуться. Копачиу держал карабин наперевес, как солдат на маневрах. «Эй, молодой человек, прикончили зайца?»
Он сделал им знак рукой, что нет, но огорчения его лицо не выражало, скорее удовольствие, и он знал, что выглядит как охотник. Башалига рассмеялся. «Что я говорил, не так-то это просто, молодой человек, не так-то просто». А за ним зашелся от смеха и Копачиу. Викол Антим не понимал, над чем они так аппетитно хохочут, но, тоже со смешком, бросил уже на ходу: «Что ж вы хотите, самого первого, первого трудно, разве что какую-нибудь бестолочь». И Башалига подхватил: «Именно, ишь, черти косые, именно так!»
По дороге вниз Викол Антим расстрелял все свои патроны. Хоть раз-то он должен был попасть в рыжее пятно, выскакивающее из своего сырого убежища под кустом. Должен был, а не попал ни разу. Башалига приговаривал: «Мы их всех там спугнули, стреляйте, молодой человек, только аккуратнее, ружье у вас нежное». Викол Антим попросил еще патронов, долина гремела и грохотала. А он уже догадывался, что ни бельгийская двустволка, ни уверенность в себе — ничто не поможет ему уложить хотя бы одного из зверьков, скачком вылетающих из тьмы и во тьму возвращающихся.
Они добрались до машины, когда настала ночь, глаза привыкли к темноте и различали контуры предметов, но все же была ночь. Викол Антим сел сзади, держа ружье между колен, втягивая в ноздри резкий запах пороха. Башалига сделал знак Копачиу сесть рядом с ним. «Карабин возьми на колени». Копачиу сел. «Дело сделано, двинулись…»
Инженер обернулся к Виколу Антиму: «Бывает, молодой человек, вечная, черт возьми, история».
Заработал мотор, машина тронулась с зажженными фарами. Викол Антим ничего не понимал. Башалига взял куда-то вправо, шаря
