одни продавали слесарные инструменты, кое-кто выставил микроскопы, аналитические весы, мензурки, тигли. Кто-то надеялся даже реализовать реагенты для химлабораторий.
Катя не выдержала и приобрела набор для пайки, платы для демонтажа, осциллограф, новый немецкий усилитель. Покупки заняли деревянный ящик средних размеров. Хранить его было негде, пока разместили в лоджии, но Катя рассчитывала выделить место на будущей даче. Можно будет поколдовать по выходным. Жалко, что всей этой роскоши не увидел Витя. Уж он бы развернулся. Катя не верила ни в бога, ни в черта, но потом сходила к Вите на кладбище и всё ему подробно рассказала. С Юлей и Тенгизом она этим делиться не стала.
Некоторые умельцы уже успели основать кооперативы и торговали предметами народного творчества, кондитерскими изделиями, бельем. Это не требовало обустройства сложных фирм. Катя прикинула, что можно было бы произвести на продажу простые, но полезные вещи. Тенгиз бы помог, но у нее душа не лежала к массовому выпуску. То, что она конструировала, нельзя было назвать даже штучным товаром. Скорее, одноштучным. И вообще не товаром. В свою задумку она вкладывала душу, а продавать кому-то душу было обидно. Этим она походила на Петровича, который тоже никогда не пускал свои уникальные приспособления на продажу. Только перед отъездом.
Эти события послужили очередным психологическим шоком для населения. После отправки цен в свободное парение пришлось расстаться с капиталистической мечтой. Успех теперь определялся якобы свободным почином. Но это, как выяснилось, было почти уголовное сообщество, жившее по понятиям. Вся инициатива сводилась к привилегии урвать что-то у соседа. С этим трудно было примириться.
Других вариантов обустройства повседневной жизни, помимо социализма и капитализма, никто не знал. А оба потенциальных идеала потерпели крах.
Нельзя сказать, что кого-то одолевала зависть. К богатым испытывали ненависть. Всех приводило в смятение, когда, где и как они это богатство добыли, ничего не оставив взамен. Кто-то, богатея, оставил людям Microsoft или конвейерную систему производства, или прекрасную музыку — это понятно. А этим за что привалило?
Кроме того, пропал стимул к труду. Стоит ли надрываться, если кое-кому всё на свете досталось за так. Катя однажды наблюдала, как интеллигентная старушка, проходя мимо припаркованного Мерседеса, с остервенением колотила морщинистым кулачком по ветровому стеклу. А как-то высокий исхудавший старик, по внешнему виду профессор, застрял у кассы, пересчитывая мелочь. У него не хватало на бутылку молока. Катя добавила ему и сколько-то подкинула другая женщина. Старик был смущен. Зато теперь ему хватало и на молоко, и на хлеб. А однажды Катя шла по тротуару в своей шубке и этим отличалась от скупо одетых пешеходов. Навстречу ей двигалась женщина, широко, по-мужски, размахивая руками, и, проходя мимо Катя, будто бы нечаянно, двинула ее локтем. Неприязнь к богатым иногда оказывалась направленной на честных, но более деловых, умелых или просто более удачливых труженников.
Мир менялся. Сема поведал Тенгизу, как памятник Свердлову сбрасывали с пьедестала. Семе достался осколок руки, в которой Свердлов держал когда-то портфель, и он подарил его Ниночке. Она была тронута.
42. Друзья в структурах
Место для Тенгиза было обговорено заранее в министерстве, он получил там отдел, у него всегда легко складывались отношения с руководством. Жилье ему выделили довольно быстро. Бондо моментально освоился в квартире, во дворе, а потом и в детском саду.
Сема возглавлял соседний отдел, они распределяли финансирование между нижестоящими организациями. Излишка денег не было и следовало определить, кого власти поддержаит, а кому откажут. От них многие зависели. Кроме того, у обоих был льготный доступ к приватизации. Жизнь их была легка, но несколько однообразна.
Сема приватизировал кинотеатр, но он приносил мало прибыли, потому что охотников смотреть фильмы по завышенным ценам почти не было. Приходилось сдавать вестибюль под торговые прилавки и мелкие мастерские. Сёма рассматривал свою покупку, как вложение в будущее.
Следовать примеру Семы Тенгиз не горел желанием, и он вложился в Катю: приобрел комбинат бытового обслуживания на первом этаже огромного жилого дома, радиомастерскую и соседнее кафе. Всё это он привел в божеский вид. Помимо маленькой нищей лаборатории в Институте, у Кати появилось свое солидное подразделение для поисковых исследований. Она нашла необходимое оборудование и рыскала по разоренным учреждениям в поисках коллег и могла позволить себе удовольствие зарабатывать гроши, а Тенгиз кормил семью. Больше вкладывать было некуда, но супруги организовали лабораторию и для Юли, которая получила полную независимость и могла проводить свои изыскания в нужном направлении.
Насмотревшись на инициативы Тенгиза, Сема решил привлечь к деловой активности Ниночку. Та быстро вошла в роль хозяйки, возглавила сеть парикмахерских, пивоварню, пекарню и несколько кафетериев, это получалось у неё гораздо лучше, чем занятие наукой и не занимало у нее много времени: она посещала салоны красоты, фитнес центры и деловые приемы, а дела вели нанятые ею специалисты обанкротившейся сферы услуг. Ниночка проявила редкий талант в поиске полезных кадров. Она обнаружила, что тех претендентов, которые рассыпались перед ней в комплиментах нужно сразу же гнать в три шеи. Сема постоянно жаловался Тенгизу, что Ниночка требует от него дальнейшего расширения дела.
Служба Тенгиза приносила достаток, но это противоречило его убеждениям об оптимальном устройстве социума, и он решил поставить очередной эксперимент. Можно было попытаться тихой сапой подобраться к воротилам экономики, политики и блюстителям порядка, выставить их тайны на всеобщее обозрение и посмотреть, что из этого выйдет.
43. Возмездие Сокову
Юля с Катей иногда забегали к Семе, вспомнить былое. Ниночка всегда была с ними приветлива, но темы для разговора предлагала только она. Сейчас ее не было. Но ощущался аромат ее духов.
Юля спросила у Семы, не боится ли он рэкетиров, которые, говорят, ставят утюг на голый живот и отнимают ценности. Но Сема в ответ рассмеялся:
— Нет, рэкетиров я не боюсь. Я этих боюсь, бывших комсомольцев, с их нынешними миллиардами.
— И напрасно не боишься, — со значением сказала Юля. — Мой Деня говорит, что твой торговый бизнес запросто могут отжать.
— Кто это «Деня»? — Попытался уточнить Сема. — И почему это он твой? Опять вляпалась?
— Деня — это телеведущий. И совсем я не вляпалась. Может быть, даже рожу ему сына. Он просит.
— Не бери в голову, Сема, — вставила Катя. — Деня — явление временное. Обычный пузырь.
— Почему это пузырь? — Возразила Юля. — Он очень даже спортивный. Скорее, худощавый.
— Я не имею в виду — жирный, он весь надут собственной значительностью. — Катя надула щеки, сморщила нос и сделала глазки щелочками. — Его узнают на улице, он и пыжится. Да ну
