Выпишет нам за шум по успокоительной клизме, сразу утихните.
— Как это успокоительной? — прошептал Предводитель, — вы хотели сказать очистительной?
— Нет, именно, успокоительной, — хихикнув ответил Ветеран. — После нее все мысли уходят, остается одна мысль «успокоительная» — куда-бы все это деть?
Вот и докторина идет. Да… хороша. У нас в третьей роте была санитарочка, я вам скажу, ох, хороша! — Ветеран мечтательно потянулся.
* * *
Он проснулся. Не открывая глаз, обдумал сон, и серьезный и смешной. Почему-то ему не снились ни Фари, ни Сандра, ни докторина, а только эти два «мудреца».
— Странно, — подумал он и открыл глаза.
Солнце поднялось уже высоко, освещая почти весь двор и дальнюю каменную стену, закрывающую ему вид на горы и долину. У изголовья он обнаружил глиняный кувшин и миску с полукруглым, светло-желтого цвета предметом. Он осторожно взял его в руки. Кисловатый запах подсказал ему, что это похоже на вторую еду, только более твердую. Он осторожно откусил небольшой кусочек, прожевал и проглотил. Еда ему понравилась, тем более что он уже почти сутки ничего не ел. В кувшине оказалась свежая холодная вода. Он с жадностью набросился на еду, запивая ее большими глотками воды из кувшина.
Старик по-прежнему неподвижно сидел на террасе и смотрел куда-то вдаль. Старуха, видимо, была внутри дома. Он поклонился, поблагодарил старика и через обветшалые ворота вышел на узкую улочку между домами. Почувствовав прилив сил, не оглядываясь, он зашагал вниз в сторону долины, видневшейся вдалеке между гор. Идти было легко и просто. Каменная дорога зигзагами шла вниз. Было еще не жарко, горный воздух с ночи еще не прогрелся. Ему было радостно — впереди был дом и свобода. А какой дом? И какая свобода? И что он там на севере будет делать? Над этим он не задумывался, а точнее, прогонял эти мысли подальше от себя.
Примерно часа через четыре интенсивной ходьбы он подумал о ночлеге. Опять спать под открытым небом не хотелось, и где здесь заночевать среди камней, непонятно. И вот за очередным поворотом дороги показались несколько каменных строений, притулившихся на склоне холма. Но даже издалека было видно, что вся эта деревушка, а точнее, хутор давно заброшен. Почти все крыши домов провалились. Деревянные детали обветшали. Каменные стены в некоторых местах были разрушены временем. Эта общая картина запустения энтузиазма заночевать здесь не вызывала. Он осторожно, уже не так уверенно, спустился к хутору и более получаса бродил среди руин, осматриваясь и пытаясь выбрать более менее подходящее место для ночлега. Он заглядывал в открытые, разрушенные двери домов и нигде жителей не обнаружил. Увиденное действовало на него угнетающе. А день приближался к вечеру. Солнце садилось, и только последние его лучи освещали местность. За каменной стеной, окружающей хутор, он наткнулся на небольшое местное кладбище. На могильных плитах были выбиты на неизвестном ему языке надписи. Часть могил выглядела довольно странно. Создавалось впечатление, что покойников забыли захоронить или хоронили как-то не до конца — чуть набросав камни поверх покойного, даже не готовя могилы.
Смеркалось. Пора было где-то устраиваться на ночлег. В одном из домов, на вид наиболее сохранившемся, он решил скоротать эту ночь. Расположившись прямо на полу, он задремал. Прохлада, проникающая в дом через разбитые окна, на давала ему расслабиться. Спал он тревожно, часто ворочаясь, съежившись и стараясь прижать колени к животу, чтобы как-то согреться. На востоке встала молодая луна и осветила комнату, остатки старой, почти разрушенной мебели, лохмотья одежды, оставленные в шкафах без дверок, кучу каких-то кухонных, хозяйственных предметов, брошенных в пыльных углах.
* * *
Дневальный показался в проеме двери. Его силуэт он сразу узнал. Даже не узнал, а почувствовал — это дневальный, одетый по всей форме, с вещмешком за спиной. Лица дневального он не видел — лунный свет светил ему в спину.
— А, это вы, инструктор, значит отдыхнуть решили. Это правильно, дорога дальняя, отдыхайте… — дневальный как-то неуверенно вошел в комнату, оглядываясь по сторонам. — А вы это того, не боитесь этих, которые лежат. Я их с детства боюсь. Вы бы меня просветили, инструктор, страхоту из меня вынули б, а то я от них дрожу и изделать ничего не могу.
Дневальный направил дрожащий указательный палец правой руки в темный угол, где в хламье что-то шевелилось.
Он внимательно присмотрелся и увидел в углу, куда указывал дневальный, два скелета в лохмотьях истлевшей одежды. Скелеты, обнявшие друг друга, неестественно развернули черепа в его сторону и, казалось, смотрели на него черными, пустыми глазницами.
— Вон, видите, шевелются, — прошептал дневальный, весь дрожа от страха, — они наверное умерли последними. Обнялись. Так и лежат тут без похорон. Тут весь хутор такой, мертвый весь. Когда они попали в эту «забодайку» — зону боевых действий, молодежь кто куды разбежалась, а кого может быть искоренили или мягко задержали. А энти старики помирали, брошенные здесь, потихоньку один за другим. Да я вижу, вы, инструктор, спите, а я мешаю вам.
Дневальный повернулся к нему спиной и медленно на цыпочках подошел к скелетам и что-то стал им шептать:
— Зачем? Вы. Зачем? Я ведь у вас один остался. Вот получил привилегии, а зачем мне они без вас? Вот и пошел, и машина сбила, и нету меня сейчас, и стану такой же как вы, а инструктор он ведь живой, он смерти боится, а вы и я уже не боимся. Мы уже не живые.
Дневальный снова повернулся и тихо, почти как бы плывя в воздухе, приблизился к нему, встал перед ним на колени и заглянул ему в лицо. Черные, пустые глазницы светло-серого черепа смотрели прямо ему в глаза.
* * *
Он очнулся от дремоты. Луна освещала комнату. Все тело сильно замерзло, и он еще долго не мог оправиться от сна. Лежать здесь уже не было никакого смысла. Этот мертвый хутор совсем ему не нравился. Пришлось встать, размять онемевшие от холода ноги и, стараясь не смотреть по углам, выйти наружу. Дорога хорошо освещалась лунным светом и он энергично двинулся вниз. Стараясь согреться быстрой ходьбой. Ритм шагов настроил его на рифмы.
Помирать? Кому охота?
Так подумал комформист.
«Долго жить — одна забота»,
Пел веселый гармонист.
А когда покой поймает,
Оркестранты марш сыграют.
Флейта грустно прозвучит
И тихонько замолчит.
Кто тебя здесь похоронит?
Если был последним ты.
Кто тебя потом догонит?
Это все конец игры.
Что потом? Никто
