из недр собственного тела. На все отборы я приходила в ней – обтягивающей мягкой хлопковой белой футболке.
Я купила ее спустя две недели устойчивого результата – свою мечту, белую футболку! Без принта. Без рисунка. Не оверсайз, а плотно облегающую тело. Хлопковый кусок ткани. Мой белый кит. Белый флаг капитулирующего гипергидроза. Я победила!
Пусть меня не брали в модели, зато я не боялась приближаться к людям, к коллегам, к мужчинам. Я не боялась обниматься и впервые позволила мужчине прикоснуться к себе в том возрасте, когда бывшие однокурсницы уже дважды развелись и родили.
Счастье длилось пять лет. Но организм привык к токсину. Шесть месяцев сухости превратились в три, потом в полтора, а два последних сеанса обернулись выброшенными на ветер деньгами.
Я требовала у врача объяснений. Думала, мне вкололи подделку. Я стала зависима от сухости и не могла расстаться с вожделенными рубашками всех цветов радуги, которые теперь могла себе позволить.
Врач увеличила дозировку. Я заплатила двойную стоимость. Чувствуя, что это конец, в тот последний месяц подмышечного сухостоя я пустилась во все тяжкие. Записалась на бальные танцы. Бегала по свиданиям, знакомясь на сомнительных сайтах. Все туже затягивала себя хлопком, нанимала еще больше фотографов, пополняя бук однотипными фото.
– Анна, опустите руки, – просил фотограф сменить позу, – таких кадров уже больше тысячи.
Ботулотоксин больше не действовал. Я стала потеть как прежде. Свои офисные хлопковые рубашки, белые пиджаки и обтягивающие футболки отнесла в храм. Себе оставила единственную белую футболку, что купила после первого сеанса уколов.
В душе наступила хмурая зима. Один и тот же декабрьский день, где не бывает голубого неба. Во мне исчезли радость, способность улыбаться. Партнер с бальных танцев звонил каждый месяц, упрашивая, чтобы я вернулась. Он что-то говорил, а я представляла, как с моих подмышек градом течет пот на его ладони. Как я поскальзываюсь в луже и бьюсь лицом о паркет, выбивая виниры и добавляя вторую горбинку переносице.
Никто не замечал моей депрессии. Я идеально исполняла роль. Что-то говорила, кривила рот, помня, что нужно гнуть губы уголками вверх, – тогда окружающие отстанут.
Наверное, вы ждете, что я расскажу о каком-нибудь волшебном психологе, о подруге, гуру, группе поддержки или влюбленности, которые вернули меня к жизни. Но нет. Никто меня не спасал. Спасла себя я сама.
Всю жизнь я ходила в спортзал. Потеть в спортзале не стыдно. Но я никогда не ходила на плавание. И без того ненавидела ощущение стекающей по телу воды, а ведь в плавании для меня одни только плюсы. В воде никто не видит, как ты потеешь. От тебя ничем не пахнет, кроме шампуней. Нет никакой одежды, на которой останутся следы. На голове шапочка. На глазах очки. В ушах и носу – затычки. В воде даже гендер плохо различим, и это полностью меня устраивало.
Решив стать частью воды, что была частью меня, я оплатила индивидуальное занятие с инструктором. На тренировке выполняла упражнение «нырок за монеткой» – поднимала со дна бассейна разбросанные медяки. Погружаясь в воду, я чувствовала покой, слышала тишину, парила в невесомости. Я не опустилась на дно вместе со своей особенностью, а сумела всплыть вместе с ней.
В конце концов после всех попыток избавиться от влаги я вернулась к воде, которая не бывает слишком или неправильно мокрой. Только в бассейне я становилась собой, только туда бежала со всех ног, осваивая всё новые и новые стили гребков.
Через два года выиграла несколько районных соревнований. Потом городских. Сдала нормативы на к. с. и получила возможность работать инструктором. Инструктор для взрослых почти все время проводит на бортике, поэтому я выбрала работу с детьми. С малышами, которые или еще совсем ничего не боятся, или уже боятся всего. Кроме них, я занимаюсь с двумя подростками с неврологическими особенностями.
Вода – особый мир. «Британские ученые» твердят, что мы состоим из нее на 90 процентов. Уверена, что я – на все 99,999.
Хочется думать, что мой гипергидроз оказался посланием. Символом моего предназначения.
Я проводник между водой и учениками, перетекаю от нее к ним, обучая их плаванию, смелости, единению с частицами Н2О, из которых мы созданы.
Кстати, моделью мне тоже посчастливилось побывать, осуществить давнее желание юности. Мое фото разместили на обложке рекламного журнала нашего фитнес-клуба. Счастливая, я позирую в спортивном купальнике и завязанной узлом белой хлопковой футболке – мокрой насквозь.
Стана Корунная
Карта сухопутных рек
Несколько лет это было в основном заголовками новостей.
Для тех, кто живет в Особенном Городе, происходящее так и осталось далеким медиашумом. В Особенном Городе его было легко развеять: подходишь к раковине и открываешь кран.
Силюсь вспомнить, с чего началась моя история. Возможно, с одного солнечного дня на степном перешейке. Очередь машин августовским полднем, половина из них – каникулярного типа: забирают детей от своих приморских родных и везут домой. Теперь говорят просто: «на материк». Машины стоят перед контрольно-пропускным пунктом. Последние летние выходные, за ними бетонные плиты школьного двора, каштаны на асфальте, жизнь основная. Ради нее можно потратить сутки на дорогу. Десять часов займет стояние в очереди на границе. Когда мы наконец трогаемся и я снимаю босые ноги с панели, влажное пятно от щиколотки высыхает за пару секунд.
Остановившись за шлагбаумом, вижу семью у противоположной – «въездной» – стороны КПП. Они разгружают машину на транспортном досмотре.
Чемоданы, полотенца, термосумка для еды. Все на деревянный поддон, как на рынке; что не влезло – прямо на асфальт. Ребенок еще мал для школы, семья едет к морю в бархатный сезон.
Отец выполняет классический пограничный трюк «попрыгай запаску»: старается поднять повыше и уронить запасное колесо, а пограничник по звуку определяет, везут ли в шине наркотики, оружие и экстремистскую литературу. Мальчик в беленьких шортиках смеется гулкому резиновому звуку. Прямо не лето 2018-го, а иллиесовский 1913 год, идиллия, подернутая солнечной сепией.
Только пограничники стоят в респираторах.
В следующий раз я увижу респираторы в 2020 году.
А пока я стою в майке. А все пограничники – в спецсредствах индивидуальной защиты. В отличие от них, мальчик со смуглыми коленками, я и несколько сотен людей – суточная пропускная способность пограничного пункта – еще не знаем, что в воздухе зашкаливающее количество диоксида серы из-за аварии на химзаводе в десяти километрах от границы.
На следующий день контрольно-пропускные пункты закрыли.
Детей из приграничного города отправили в Артек.
И я, и они смогли выехать.
Тогда я еще не понимала, что это редкое везение.
* * *
Так начинается мое путешествие по сухим артериям моего дома.
