их не возьмет
над парусинными перьями запоет
про города древесная глубина
две тишины в обхвате как нет и да
и за домами имени нет воды
дверь закрывается на золотое и
ты ли тот ангел забывший нас во дворе
в тихом огне корабликами во мне
Марина Чешева. «так и не выплыв из-под глухой земли…» [395] ;
Бары – на свалку,
лавчонки – в утильницу,
храмы…
оставлю, покуда стоят,
но и на них не хватило бы мыльницы
весом в сто совестей, сдавленных в ряд.
Марина Матвеева. «Чернуха» [396] ;
всегда в сентябрьском дне,
она других не знает.
ее простая речь
то медленно быстра,
то, словно две листвы,
беззвучно догорает,
к их золоту прильнув,
как нежная сестра.
Владимир Казаков. «всегда в сентябрьском дне…» [397] ;
…когда распоротый туман
набухнет, точно две сирени,
скользнет по яхтам и домам
стрела в горящем опереньи,
и вспыхнет башня на скале
– во мглы слабеющем растворе —
для всех, заблудших на земле,
для всех, блуждающих на море,
и бросится с востока на
закат, незнамо кем влекома,
внезапная голубизна
у окаема окоема.
…тогда, сквозь минные поля,
расплавленные в датских шхерах,
всплывут четыре корабля
расстрелянных. Четыре – серых.
Олег Юрьев. «Письмо с моря, июль 2000 г., отрывки» [398] ;
У каждой темноты московской
иль петербургской – есть дворы,
есть улицы
но заткнут пробкой
какой-то угол до поры.
Ксения Букша. «У каждой темноты московской…» [399] ;
Е. С. Кара-Мурза пишет:
Морфологический запрет на образование формы мн. числа у абстрактных существительных нарушается с такой дивной регулярностью, что становится затруднительным использовать его как диагностический показатель этого лексико-грамматического разряда. Развивается идея «разновидностей», «проявлений» некоей абстракции – а это признак динамики языкового сознания (Кара-Мурза 2005: 608).
Это утверждение можно отнести и к функционированию вещественных существительных, особенно в поэзии.
Нередко вполне обычная плюрализация вещественных существительных, системно образующая значение ‘разновидности, сортá’, оказывается небанальной, так как в форме множественного числа стоит слово, которое в сознании носителей языка не связывается с обозначением разновидностей:
В парик под гипсом застарелых пудр
Стыдливо прячет год седые клочья…
Густеют августеющие ночи
Предчувствием стеклянно-полых утр…
Марина Матвеева. «Фаэзия фаэма-триптих» [400] ;
А бутылка вина – столкновенье светящихся влаг
и вертящихся сфер, и подруга пьяна, и слегка этот ветер
ей благ – для объятий твоих, например. Покосится страна
и запаянный в ней интерьер.
Владимир Гандельсман. «Вступление» / «Я шум оглушительный слышу Земли…» [401] ;
кругом лежала как слова
пустая сырá земля
железной щетины трава
рядила отчие поля
в свои свинцы и оловá
Игорь Булатовский. «я брил во сне лицо отца… » [402] ;
Вечером – бурямглою,
утром – янтарный блеск.
Алая тень алоэ
на занавеске. Бес к
праведнику приходит
и предлагает злат.
Счастье свистит в природе
острое как булат.
Игорь Булатовский. «Вечером – буря мглою…» [403] ;
У дуба лист опал, нет в саду воды,
на замке амбар, и, как вепрь, верны
все суки-клыки на моих стенах,
и графин из клюкв на столах, столах.
Я скажу: О гость, выйди и войди,
у дуба лист опал, нет в саду воды,
пусть под лампой грез горизонт как пуст,
есть тушеный гусь в госпожах капуст!
Виктор Соснора. «У дуба лист опал, нет в саду воды… » [404] ;
Я думал, что он уже умер
или вроде того —
уехал в Житомир, в Ростов,
и только его жена
носит из магазина
всякие ботвы
для себя и сына-котика,
для вдовы и сироты.
Игорь Булатовский. «Я думал, что он уже умер…» [405] ;
Вон артишок под шляпой шампиньона
Ждет своего Катулла иль Вийона
И овощ – чьи зады меж пшен и прос
Нелепые как земляная похоть
Цветут корнями выставясь по локоть —
Кряхтит, не зачиная – супорос
Анри Волохонский. «Стихи с базара» [406] ;
На улице трогая пальцы
нарядную с Богом читать
Но, может быть, дома остаться
где книжные пыли глотать.
Андрей Поляков. «Последний поэт (книга воды)» [407].
Владимир Строчков, образуя форму родительного падежа пылец, создает в том же контексте грамматически двусмысленную форму пыльц (она может восприниматься и как форма единственного числа мужского рода винительного падежа, и как генитив множественного числа):
Нектар и сыр бывают даром
для ловких целей. И с товаром —
полна коробочка пылец —
взлетает жужень-удалец
и, семеня, по атмосфере
натужно ползает, гружён,
и снова лезет на рожон
тычинок, пестиков, за двери
интимных женских лепестков
просовывает свой шерштевень
и, пыльц в глаза пуская деве,
творит засос – и был таков,
каков бывают не робея.
Владимир Строчков. «Махатмый жужель над цветком…» [408].
Следующий пример с ненормативной плюрализацией показывает, что собирательное существительное способно преобразовываться в конкретное:
Я нить свою тяну из стран теней,
оттуда роза вянет больше, – годы! —
в шкафу, где с полной вешалки туник
выходят моли, золотые губы!
Хоть всюду счастье, все же жить тошней,
я шкаф рывком открою, книги правы!
Олеографий пыль от ног теней
на всех костюмах со всех стран Европы.
Виктор Соснора. «Anno Iva» [409] ;
В окно выходит человек – без шляпы, босиком, —
и в дальний путь, и в дальний путь
срывается ничком
и там, где с каплющих бельёв струится затхлый сок,
встречает чёрных воробьев
летящих поперёк.
Линор Горалик. «В окно выходит человек – без шляпы, босиком…» [410].
Ненормативная форма множественного числа может быть основана на фразеологических связях. В следующем контексте производящим элементом является, вероятно, пословица слово – серебро, а молчанье – золото:
