class="a">[376] ;
Отшельник ежится в пещере,
когда над ним занесены
и блещут тщи, как Лота дщери,
и сны, как блудные сыны.
Сергей Петров. «Босх» [377] ;
Я вижу маму, как мне жаль
её (хоть болен я), и вдруг, в размерах
уменьшившись, уходит вдаль
и, крошечная, в шевеленьях серых,
сидит в углу, тиха.
Тогда-то, прихватив впервые,
как рвущейся страницы шорохá,
шепнуло время мне слова кривые.
Владимир Гандельсман. «Разворачивание завтрака» [378] ;
Тики-таки! Тики-таки!
Стуки рыщут как собаки,
стуки ищут новостей
стуки – суки всех мастей.
Если даже и молчат,
так сердца у них стучат,
днем и ночью – тук-тук-тук! —
по начальству ходит стук.
Сергей Петров. «Стук» [379] ;
Здесь успешно поработали конвейеры природ.
Убедительные серии народов и пород
На глазах воспроизводятся, потомством обзаводятся,
Невзирая на неволю и намордник на лице.
И покуда возле пруда хороводы хороводятся,
Натура-полководица, потатчица-заводчица,
Повышает поголовье и пирует на крыльце.
Мария Степанова. «Зоо, женщина, обезьяна» / «О» [380] ;
В соснах, дождем остекленных;
В плохо заплаканных кленах;
В коротко-палых платанах;
В реках – у сходней расстанных
до желтизён растоплённых
Олег Юрьев. «Где?» [381] ;
Отсюда сам собой рождается наш взгляд
на поднятый вопрос длины пустого взгляда,
что сумма белых длин, где каждая есть взгляд,
равна одной длине, длине пустого взгляда.
Александр Еременко. «К вопросу о длине взгляда…» [382] ;
Причудам турок, серый их сераль
Совсем поблек. Всё минуло, всё в прошлом.
Ну, так и быть, уж выпишу спираль:
«Снег Дании и инеи в Египте
Белее ок татарских век бровей
И дивно уха вылепленный диптих
В чужие скулы смешанных кровей».
Анри Волохонский. «Ручной лев» [383] ;
Апельсиновых шкурок и праздничных мыл
Тихий завтрак на майской траве.
Приходи, пошерсти шелковистую пыль
И кошурку на свежем белье.
Елена Ванеян. «На кладбище» [384] ;
Суета сует,
толчея толчей,
предзакатный свет
твой и мой – ничей.
Мой троллейбус «Б»,
почему не «А»?
Говорю тебе,
что всему хана.
Евгений Рейн. «Кольцо „Б“» [385].
В некоторых текстах появляются неологизмы – абстрактные существительные – сразу во множественном числе:
Пехота-матушка! Царица-пехтура! —
штык наотлет, и шинеля раздуты,
когда волнами катится «ура!»
на батарейные редуты.
Когда в музейном мареве знамен,
в тусклотах эполет и аксельбантов
ломают бровь водители колонн
и рассылают адьютантов.
Аркадий Штыпель. «Батальная фреска» [386] ;
и всё, что вечером знал наизусть, исчезло,
выветрилось из головы на воровском ветерке,
от удара его понтового жезла,
завернутого в газетку, зажатого в легкой руке,
и, с легкой его руки, исчезли все мелкие знаки
и дальнозоркие звуки; и вызревшие фонари
разом упали в снег, и втянули носом собаки
розово-серые скользóты зари
Игорь Булатовский. «Ласточки наконец» [387].
Евгений Клюев образует форму множественного числа не только слова иго, но и наречия немало, тем самым субстантивируя его:
Вилось над тобою иго —
беспечнейшее из иг,
готовая за день книга
вымарывалась за миг.
В ней было всего немало —
поменьше б таких немал…
Ах, что бы ты понимала!
Ах, что бы я понимал…
Евгений Клюев. «Сидела в тиши субботы…» [388].
Стихотворение Гали-Даны Зингер «памяти астр» основано на обманутом ожидании. Дательный падеж конструкции, представленной в заглавии[389], если его воспринимать изолированно от дальнейшего текста, оказывается формой множественного числа абстрактного существительного:
памяти астр
памяти астр бывают разные:
активная память, когда их, ещё не расцветших,
выкапывают спозаранку и везут на кладбище к бабушке Кейле.
пассивная: тоже ветшает.
моторная: направо
прямо и налево в двух шагах от душа.
ассоциативная: ели борщ со сметаной.
фотографическая: первое сентября и крахмальный передник,
ретушь.
избирательная: не помнить белое оперенье
помнить серо-буро-малиновые бредни
астральная: никогда не любила астры в той жизни.
то ли дело: теперь
Гали-Дана Зингер. «Памяти астр» [390].
Исчисляемость того, что названо абстрактным или вещественным существительным, обозначается и количественными оборотами, и конструкциями с местоимением каждый, например:
А любовь у Петра – одна, а свободы – две или три,
и теперь наши слезы текут у Петра внутри,
и теперь наши кости ласкает кленовый веник,
кто остался в живых, словно в зеркало, посмотри —
в этот стих про черный-черный вареник.
Александр Кабанов. «В черной хате сидит Петро без жены и денег…» [391] ;
в первом же сумраке, когда споткнулся луч
и мигом засверкал расшибленным коленом,
еще не знали даль, стоявшую в углу,
вернувшуюся вдруг из варварского плена.
то есть она была уведена
каким-то родом туч неправых,
чья до сих пор ли седина
зияет в летучих провалах?
тогда привстав с расшибленным коленом
и меряя взором перо,
он с этим смыслом раскаленным
не думал, что полдень разрушит окно.
но, оттолкнув прозрачных сторожей,
вонзилось два или три количества
ножей.
Владимир Казаков. «в первом же сумраке, когда споткнулся луч…» [392] ;
Человецы суть, и нам вина
Евина аукается в муке:
святота без грешности – скучна,
грехота без святности – в три скуки!
Марина Матвеева. «Глаза тигриные» [393] ;
два её завтра,
по всей видимости, не задержались.
только, падая, теряли свою встречу,
как цветочные горшки с балкона.
Гали-Дана Зингер. «Чужая, может быть, жизнь» [394] ;
так и не выплыв из-под глухой земли
в море уходят белые корабли
изголодавшись море
