их заглавия типа Русская литература, Зарубежная литература); у Сосноры сочетанием красные медицины обозначены бинты в метафорическом изображении лозунгов[360]; у Паташинского итальянские латуни – метонимическое обозначение древнеримских войск, в котором актуализируется исторический корень -лат-, содержащийся в словах латунь и латынь: (латунь ‘сплав меди с цинком’ ← нем. Latun, от ит. latta – ‘жесть’). Ср. также: латы ‘металлические доспехи’.
В следующем примере сочетание исчадье горь является этимологизирующим: оно указывает на семантическую связь корней -чад– и -гор– с коннотацией, обусловленной фразеологизмом исчадие ада. В этом же контексте имеется слово угарный:
Слесарный, фрезерный, токарный,
ты заусенчат и шершав,
завод «Полиграфмаш», – угарный
состав да хворь —
посадки с допусками – словаря, – вот,
смотри, как беспробудно ржав,
сжав кулачки, сверлом буравит,
исчадье горь.
Владимир Гандельсман. «Полиграфмаш» [361].
В современной поэзии представлены формы множественного числа и других абстрактных существительных, например:
Взаимно отраженьями дрожа
Структуру пустоты круша и руша
Космические выбросы наружу
Поплыли по окружности кружа
А в них такое множество веществ
А их такое множество количеств
Их качеств не помыслить – и не счесть
Энергий, биологий, электричеств
Света Литвак. «В кругу огней и вспышек Альтаира…» [362] ;
А я Господних язв до дьявола приях,
и остаюсь я не во сне загробном,
а – как в беспамятстве многоутробном —
и в Божьих, и не в Божьих бытиях.
Сергей Петров. «Надгробное самословие. Фуга» [363] ;
Господи, прекрати.
Господи, перестань,
перестань.
Куда проснуться – не выбирала,
упала с кровати, опять упала,
падала
во вчерашнюю шкуру,
но тонкую скобку над небытиями.
Екатерина Боярских.«Утром» [364] ;
Как из Индии за Невский запахнемся занавеской
за Нью-Йоркский тост Леньградский: «кто там тростью в стекла бьет?»
Может, молотком из бронзы сам Э. По, скиталец бездны,
хочет мой лимонец брынзы съесть, связать меня за бинт?
Но мы с ним, как с че-ловеком По-дойдем лечиться к чашам,
руки к рукописям, к чтеньям, —
Брат!
Виктор Соснора. «Баллада Эдгара По» [365] ;
Настоящий негодяй
Точно так же любит чай:
И с вареньем, и с печеньем,
И с блинами – только дай!
Ему бабушка и мама
Тащат булок килограммы —
Негодяем стал он вдруг,
А для них он – сын и внук!
И живут они, не зная
То, что стал он негодяем,
Так как между негодяйствами
Он и милый, и хозяйственный!
Ольга Арефьева. «Негодяй» [366] ;
И такие заводит коленца,
и такие колóтья в боку,
будто горло стрекает ему заусенца
слóва маленьких слов о полку.
Игорь Булатовский. «Олегу Панфилу» [367] ;
Еще лет пятнадцать. И что же нам
делать в эти пятнадцать лет?
Хоронить родителей. Жечь роман.
Верить в красоту своих тел.
Говорить на сломанном языке
о том, как починить людей.
Слушать брёх сердца в темноте: ёк-ёк.
Оставлять в истории след.
Правда, Иван Петрович?.. А потом
выйдем утром в домашний сад,
твердой походкой, без прежних хромот,
и все станет ясно тогда.
Игорь Булатовский. «Четыре тени А. П. Чехова» [368] ;
И честность прочих – вздоры слов никчемных,
возмыли – и забыл их небосвод.
Всех подсознаний, стынущих в ночевьях, —
заглавный он, неоспоримый вождь.
Белла Ахмадулина. «Ночь под Рождество» [369] ;
Немного облаков припаяно к земле
российской стыни. Прочие голубы
разветриваясь, покидая срубы
и каменки, роднятся в глубине
иной отрадно-речевой системы.
Их дождь родит приблудные посевы,
опутанные роем свежих лих…
Но есть венчальный и сохранный стих,
воспитанный руками ясной девы.
Он свет и хлеб, словарь, клинок и стены.
Петр Чейгин. «Немного облаков припаяно к земле…» [370] ;
А супруги, разлипшись, лежат не в пылу, и пиджак обнимает
в углу спинку стула, и мáсляет вилка на столе, и слетают
к столу беспризорные звуки и мраки, и растут деревянные
драки веток в комнате, словно в саду.
Владимир Гандельсман. «Вступление» / «Я шум оглушительный слышу Земли…» [371] ;
Поедешь в глубинку, где дел недосуг,
Где тусклые светы струятся,
Там встретит тебя партработник Барсук,
Поможет те обосноваться.
Евгений Мякишев. «Мучительный романс» [372] ;
Как бы я любил тебя, ночь, кабы не звезды,
чей свет говорит на понятном языке!
Нет, по мне – пустота, чернота, нагота!
Эта темь сама – грунтованная холстина,
где живут, нахлынув тьмами из моих глаз,
те, что исчезли, но знакомо смотрят вспять.
Игорь Булатовский. «Бодлер. Чужая поэма» [373] ;
то, что вижу – не зрение видит,
не к тому – из полуденных тоск —
сам себя подбирает эпитет
и лучом своим ломится в мозг.
Владимир Гандельсман. «Из пустых коридоров мастики…» [374] ;
Это – как в метро читать «Ист Коукер»
на перегонах. Тьма тьма тьма. Черная полоса,
пробел, черная полоса… Как за луной – облако…
Поезд уходит по ветке Мёбиуса
и останавливается где-то во тьме господней,
где не о чем думать, но догадки
есть у каждой из теплых вагонных теней,
свисающих вниз головой, будто цветы из кадки,
и слышащих, как машинист, учась
говорить, говорит: внимай, беги к ней из маéт…
А потом с ним пропадает связь
и слышно только, что вода прибывает…
Игорь Булатовский. «Это – как в метро читать „Ист Коукер“…» / «Две тени Т. С. Элиота» [375] ;
Пройдемся по злодеяньям моим, словно по этой роще.
Приготовься любить меня с особой силой.
Я убивала людей. Трех-четырех. Не больше.
Это я и хотела сказать, мой милый.
<…>
Я убивала их, как по римским норам
Убивали живущих в теле христовом,
Но не в огне костровом, в венце терновом —
Словом.
Ох уж, они горели, жарились, ох уж, трещали кости.
А я подливала в костер горючие слезы,
А я подкладывала безразличие и сухие злости,
И раздувала пламя метафор на влюбленные лозы.
Мария Ватутина. «Исповедь»
