бы не кошка, они бы точно с нее сбились. Что же до волка — ему приходилось едва ли не тяжелее, чем хозяину. Ведь собаки не умеют лазить…
Взошла луна. Стало немного легче. Но подъем, казалось, стал еще круче. Вдобавок вскорости начал сыпать мелкий снег. Не то чтобы он очень мешал, но раздражал сильно.
— Как козлы, в горы лезем. И красоты-то никакой не увидишь… — выругался Марон, утирая пот со лба.
— Увидишь еще, — пообещала Рэн.
Больше не было произнесено ни одного слова. Оба берегли дыхание. На середине подъема сделали привал и, немного подкрепившись, снова двинулись вверх — туда, где возвышалась призрачно-серая в тусклом серебристом свете дозорная башня крепости Хорсен.
Но вот, наконец, она обрела плоть и форму, а вместе с ней — и сама крепость, такая небольшая с виду и такая неприступная на деле. Ибо сурова и грозна красота Аладонга, и пики его подобны острым клинкам воздетых мечей, о которые чиркают искрящиеся звезды… А ближе к рассвету восточные склоны гор становятся сначала малиновыми, потом оранжевыми, желтыми и, наконец, вспыхивают белым ослепительным огнем.
Но сейчас до рассвета было еще далеко. Так что Рэн и Марон вошли в хорсенские ворота еще в полной темноте. В Долгую Ночь ничто не должно быть ярче луны и звезд, и в Фиолетовой провинции этот обычай соблюдается очень строго. Тем более — среди Древних. А в Хорсене их живет немало.
— Айя, имаало, — обратилась Рэн к часовому у ворот.
«Привет, дружище», — понял Марон. Эту фразу он уже знал.
— Аларон странствовать не ушел еще? — поинтересовалась Рэн уже на языке людей.
— Уходил. И Равини с ним, — ответил часовой. Позавчера вернулись. Оба. Говорят, в Оранжевую ходили.
— А, ну это хорошо, — кивнула Рэн. И, словно продолжая давным-давно начатый разговор, спросила у Марона:
— Ты книгу-то дочитать успел? Ну, ту, которую тебе в келью крихенский библиотекарь притащил?
— Какую? А, «Похождения импотента». Успел. А что тебя интересует? Та чушь, которая там написана про эльнар? «Древние же по самой природе своей порочны, ленивы, трусливы, меланхоличны и лживы. Их главная забота — придаваться разврату и пьянству. Брак их лишен таинства и подобен животному бесстыдству. Ибо чего еще ждать от существ столь извращенных, что и сама земля не принимает их?» — процитировал он по памяти. — Да мало ли что еще напишут! Особенно если о том не знают.
Он равнодушно махнул рукой.
— А по-моему, боги создали вас без пороков и хитрости. Вы не драчливы, не мстительны, не злопамятны, не мелочны. А что ваших обрядов не признают люди… — Марон замолк, не решаясь повторить то, о чем полгода назад говорил ему магистр Фиолетовой провинции.
— Ты хочешь сказать, что это даже к лучшему? — спросила Рэн.
— Да, хочу! — почти выкрикнул Марон. — А ты? Ты согласна?
— Согласна, — кивнула Рэн. — Уже давно согласна. Потому мы с тобой и пришли в Хорсен. Здешние эльнар сделают все как надо. А для людей мы по-прежнему останемся друзьями.
Марон молча обнял Рэн и поцеловал ее — раз, другой, третий…
Звезды в разрывах облаков побледнели, и снежные вершины уже полыхнули алым пламенем, а они все стояли во дворе.
— Смотри, светает, — сказала наконец Рэн.
Марон обернулся. Желтый краешек солнца уже осторожно выглядывал из-под черной горы в ярко-синее небо.
— Солнце каждый день восходит, — сказал он почему-то.
— И каждый раз по-новому, — возразила Рэн. Так что давай посмотрим. Ладно?
Марон кивнул. Но, правду сказать, он глядел не на солнце, а в противоположную сторону — на свою любимую.
— Ух ты! — внезапно вскрикнул он, заметив, как в мельчайших снежинках внезапно вспыхнула семицветная радуга. А над ней — еще одна, пока тусклая, но в нижней своей части уже видимая довольно явственно.
— Да… — восхищенно выдохнула Рэн. — Такое и вправду не часто увидишь. Я же тебе говорила, что каждый рассвет — единственный… И каждый закат. Каждое мгновение, если угодно. И в этом — спасение от Кольца Событий. Понимаешь?
Книга вторая
Возвращение Двойной Звезды
Снова Румпата
Марон зевнул, потянулся и встал. Зверь, задремавший рядом с ним, встряхнулся и тоже зевнул, демонстрируя разом все сорок два зуба.
«Не та дорога, поворачивай обратно», — крупными буквами было выбито на придорожной скале, под которой они провели эту ночь.
Но дорога была та, и поворачивать Марон не собирался. Ибо несколько суток назад в крепость Хорсен, где он, поправляясь от страшной болезни, провел всю зиму, прилетел голубь с привязанным к ноге письмом:
«Марон! Немедленно отправляйся к Тойскому перевалу. Жду тебя там. Необходима твоя помощь. Рэн».
Итак, уже много лиг тянулась его дорога. Но в сотне шагов от скалы с надписью она заканчивалась. Поперек нее пролегала другая, широкая и торная. Марон постоял немного в раздумье и повернул направо.
Конечно, раздумывал он вовсе не над тем, в какую сторону свернуть — идти в Илорт или, тем более, в Бромион ему было совсем ни к чему. Но, направляясь по Бромионскому тракту на юг, он неизбежно попадал в Румпату, а этого ему совсем не хотелось: прошлым летом он чуть не попался там на краже.
«Ох, и повезло же мне тогда! — горько усмехнулся про себя Марон. — Со всеми перессорился. В Маллен мне теперь нельзя, в Румпату нельзя, в Альту тоже не стоит… И почему я не летаю, как вон этот?»
В небе плавно кружил гриф, очевидно, выискивая какую-нибудь падаль.
Можно, конечно, было и не заходить в Румпату, а попытаться пересечь Железные Пески, выйти к чегерольским развалинам и оттуда уже, ориентируясь на вершины Вэдонга, идти к перевалу. Будь у Марона машина — он бы непременно так и поступил, несмотря даже на то, что дорогу на Чегерол он помнил плохо. Но брести в одиночку пешком по безводной пустыне несколько суток — этот вариант Марона привлекал куда меньше, чем возможные осложнения с румпатским гарнизоном. Тем более что официальное обвинение ему предъявлено не было. И в том, что оно предъявлено не будет никогда, сомневаться не приходилось — Солнечный Меч, выкраденный из румпатской оружейной, был уничтожен в Крихене вместе с Лунным.
Беда, однако, заключалась в том, что для того, чтобы отравить человека или ударить его кинжалом, улик и доказательств не требовалось. И, если кто-то в Румпате знал, что в действительности украли Марон и Рэн, он вполне мог и решиться на месть.
Лес, покрывавший отроги Аладонга, между тем заметно редел, превращаясь мало-помалу в узкие извилистые
