за революцией и последующей сменой формы правления всякая нация: переживает период,, когда дает о себе знать стремление к федерации.
Поясню. После того как в Испании вступил на престол Фердинанд XII[249], власть как постоянное явление перестает существовать, и Испания превращается в объединение провинций, которые отвергают власть тех, кто правит именем короля. Возникает Испанская федерация. Эти новые веяния достигают Америки, и, отделившись от Испании, Америка дробится на несколько частей и образует Американскую федерацию. Из вице-королевства Рио-де-Ла-Платы выделяются в итоге борьбы четыре государства: Боливия, Парагвай, Восточный берег и Аргентинская Республика — это федерация вице-королевства.
Аргентинская Республика делится на провинции, они образуются не в границах прежних интендантств, а по городам — это федерация городов.
Понятие федерация означает не отделение, а то, что после предварительного разделения образуется союз различных частей. Аргентинская Республика переживала этот социальный кризис, и многие почтенные и движимые благородными побуждениями деятели, представлявшие города, полагали, что возможно создать федерацию всякий раз, когда тот или иной человек или народ ощущают неуважительное отношение к себе со стороны властей и что для этого требуется всего лишь формальное соглашение.
Итак, было в Республике и еще одно яблоко раздора, и партии, поначалу получившие наименования роялистов и патриотов, конгрессистов и исполнителей, париков и либералов[250], в конце концов, стали называться федералистами и унитариями. Но нет, вру: это еще не все, ибо дону Хуану Мануэлю Росасу взбрело в голову называть своих врагов, настоящих и будущих, дикарями, грязными унитариями, и их по привычке будут называть дикарями и через двадцать лет, подобно тому, как сегодня зовут федералистами тех, на кого он наклеил этот ярлык.
Но Аргентинская Республика географически устроена таким образом, что она всегда будет унитарной, какой бы ярлык для нее ни изобрели. Бескрайняя равнина, реки, несущие воды в единое устье, делают ее фатально единой и неделимой. Ривадавиа, лучше всех понимавший нужды страны, советовал, чтобы все народы объединились под знаменем общей конституции, превратив Буэнос-Айрес в общенациональный порт. Агуэро[251], рупор его идей в Конгрессе, обращался к портеньо[252] торжественным слогом унитариев: «Дадим сейчас добровольно народам то, что позднее они потребуют у нас с оружием в руках».
В его прогнозе ошибочно лишь одно слово: народы потребовали для себя порт Буэнос-Айрес не силой оружия, но силой варварства, воплощением которого стали Факундо и Росас. Но, оказавшись под властью варварства, порт Буэнос-Айреса служит только Росасу, а не провинциям, и в результате Буэнос-Айрес и провинции принесли друг другу только зло.
Мне необходимо было обрисовать все предшествующие события, прежде чем продолжить рассказ о жизни Хуана Факундо Кироги, ибо, как ни смешно это может звучать, Факундо является соперником Ривадавиа. Все же прочее преходяще, несущественно и быстротечно — ведь федералистская партия городов была лишь звеном, соединявшим город с варварской партией пампы. За власть в Республике боролись две унитарные силы: одна обосновалась в Буэнос-Айресе и опиралась на либералов провинций; другая своим источником имела пампу и опиралась на каудильо, которым удалось добиться власти в городах; одна была силой европейской, цивилизованной, конституционалистской, другая — американской, варварской, вестницей произвола.
Эти две силы достигли в своем развитии крайнего предела, для начала борьбы довольно было единого слова, а поскольку революционная партия носила название партии унитариев, то не было никаких помех тому, чтобы партия противника приняла название федералистской, не сознавая, что это значит.
Силы варварства были рассеяны по всей Республике, разделенной на провинции, на владения касиков[253], необходима была крепкая рука, чтобы объединить их, и Кирога предлагает себя для осуществления этой грандиозной задачи.
Аргентинский гаучо, несмотря на общие обычаи, свойственные жителям всех пастушеских областей, в высшей степени наделен сознанием принадлежности к своей провинции: портеньо, житель Санта-Фе, кордовец, обитатель пампы и т. п. Его устремления не выходят за пределы своей провинции, все прочие враждебны и чужды ему; они словно различные племена, ведущие между собой войну. Лопес, захватив Санта-Фе, не обращал внимания на то, что происходило вокруг него, и только если уж слишком ему докучали, он вскакивал на коня и изгонял непрошенных гостей. Но поскольку ни одна из провинций не могла надеяться на то, что ее оставят в покое, с неизбежностью им пришлось в конце концов объединиться в общих интересах, и так родилась та самая уния, с которой они столь рьяно собирались бороться.
Вспомните, вначале я говорил, что в юношеских скитаниях Кироги закладывалась основа его будущих устремлений. В самом деле, Факундо, хоть он и гаучо, не привязан ни к какому определенному месту; родился он в Ла-Риохе, но учился в Санта-Фе, жил в Мендосе, бывал и в Буэнос-Айресе; он знает Республику, его взгляд охватывает широкие горизонты. Хозяин Ла-Риохи, Факундо, разумеется, хотел явиться облеченный властью в тот город, где он научился читать, где поставил свою первую изгородь, где сидел в тюрьме и совершил достопамятный славный подвиг. Но если события увлекут Кирогу за пределы его провинции, он не побоится выйти из нее ни из робости, ни из смущения. В отличие от Ибарры или Лопеса, которые предпочитают оборонять свою территорию, он нападет и на чужую, завладеет ею. Так великие дела Провидения осуществляются через незначительные и ничего не говорящие события. Объединение Республики под знаком варварства начинается с истории того злого гаучо, который бродяжничает по провинциям, ставя глинобитные изгороди и занимаясь поножовщиной.
Глава VIII
ПРОБА СИЛ
Ах, неужели никогда не рассветет! Завтра я проскачу целую милю, и путь мой будет усыпан головами англичан.
Шекспир[254].
Таков, как мы описали, был в 1825 году политический облик Республики, когда власти Буэнос-Айреса предложили провинциям собраться на Конгресс, который определит характер общего правления. Этот призыв повсюду был принят с одобрением то ли потому, что каждый каудильо надеялся стать законным хозяином своей провинции, то ли потому, что блеск Буэнос-Айреса ослепил всех и было невозможно, пе вызвав всеобщего недовольства, отказаться от столь разумного предложения. Правительство Буэнос-Айреса обвиняли в том, что оно совершило ошпбку, выдвинув вопрос, решение которого оказалось столь пагубным для него самого и для цивилизации в целом — но справедливо ли это? Ведь как и любая вера, политические идеи требуют всеобщего распространения, и плох верующий, не желающий, чтобы все верили в то, во что верит он.
Пришло приглашение и в Ла-Риоху для Факундо, и он с подъемом воспринял эту идею, возможно, оттого, что богато одаренные натуры всегда с симпатией относятся к добрым
