И акции всякие готовит.
Механик покосился на Наткета, словно не отрицал возможности забивания им гвоздей в деревья, но особого преступления в этом не видел.
— Его надо проучить, — сказал Калеб. — Чтобы не повадно было…
В голосе зазвучали нотки сомнения. Калеб достал из заднего кармана мятую пачку и закурил. Может, Наткету и показалось, но руки рабочего дрожали. Еще бы! В обществе Большого Марва, даже чемпион по борьбе почувствовал бы себя неуверенно.
— Вот еще, — усмехнулся Краузе.
Прищурившись, Калеб уставился на отца Николь, мусоля во рту сигарету. Повисшая тишина звенела шелестом листвы и далеким гулом океана. Белое пятно солнца пылало до боли ярко. Воздух вокруг Краузе и Калеба словно сгустился; Наткету чудилось, что между ними проскакивают ярко-голубые искры статического электричества. Он бы не удивился, если б на груди механика вспыхнула металлическая звезда. Храбрый шериф против шайки бандитов. Однажды на Диком Западе…
Калеб сдался первым и отвел взгляд. Краузе стоял на своей земле, и в любом случае был бы чист перед законом. И, кроме того, Большой Марв помахивал тяжеленным разводным ключом.
Скурив сигарету за четыре затяжки, Калеб выплюнул окурок.
— Пошли отсюда, — сказал он своим парням, стараясь не смотреть на Краузе.
Развернувшись, он направился к выходу. Остальные еще потоптались, бросая злые взгляды, но, так и не найдя, что сказать, гуськом потянулись вслед за бригадиром. Уже перед тем как скрыться в тени деревьев, остролицый повернулся и вскинул руку в неприличном жесте, окончательно признав, что схватку они проиграли. Краузе расплылся в довольной улыбке.
— Ну, здорово, — сказал он Наткету. — Долго же ты добирался. Пешком, что ли, шел?
— Можно сказать и так, — вздохнул Наткет.
Перед домом Краузе росло дерево. Не банальный кипарис в кадке, из тех, что в Сан-Бернардо любят ставить на крыльце, дабы подчеркнуть связь с природой, а самый настоящий тысячелетний дуб. Дерево раскинулось чуть ли не на половину двора. Толстый ствол бугрился наростами, кору покрывали величественные разломы и трещины. С ветвей свисали голубые лохмотья лишайника, а мясистые древесные грибы были размером с суповую тарелку. Первое слово, которое приходило на ум при взгляде на этого патриарха растительного мира — «основательный». После появлялись мысли о частых на побережье грозах, и стоило признать, что дуб был на удивление везучим.
Раньше, и Наткет прекрасно это помнил, в ветвях прятался деревянный детский домик. Все как положено: веревочная лестница, крошечные окошки, пол из неструганых досок и обложки комиксов вместо обоев. Детьми они с Николь часто там играли… Краузе, в отличие от жены, нравилась идея дома на дереве; Марта же боялась, что дети могут упасть и расшибиться, хотя прецедентов так и не случилось. Сейчас же Большой Марв довел идею «древесных домов» до логического завершения. На нижних ветвях при помощи стальных тросов и хитроумной системы подпорок он укрепил небольшой автомобильный трейлер с округлыми обводами. Колеса Краузе снимать не стал, и они медленно вращались, сверкая хромированными дисками. Марв спилил часть ветвей, однако трейлер на дереве смотрелся органично. Да и веревочную лестницу Краузе сохранил.
Старый дом, большой и двухэтажный, стоял в стороне. Выглядел он заброшенным. Зеленая краска выгорела на солнце до белого, облупилась и растрескалась. Дом словно страдал тяжелейшей формой лишая. Черепичная крыша осыпалась, оставляя на месте выпавших плиток похожие на оспины дыры. Но гораздо больше о запустении свидетельствовали доски — крест-накрест поперек входной двери и окон. К дому прилепился жестяной гараж, где Краузе работал, и покосившийся сарай для инструментов. Из пожухлой травы выглядывали ржавые автомобильные детали. Местами их было так много, что двор представлял собой свалку металлолома или плохую эпитафию автомобильной промышленности. У дальней стены стоял остов старого пикапа, снятый с колес, и оплетенный таким количеством вьющихся растений, что походил скорее на клумбу, чем на машину. Крышка капота открыта и слегка покачивается на ветру. Ее тихий скрип успокаивал. Наткет прищурился, подставляя лицо ласковому солнечному теплу.
Все-таки ему удалось сохранить голову — сама мысль не могла не радовать. Вселенная стала удивительно прекрасной и доброй.
Краузе отошел — и вернулся с брошенной кроссовкой.
— Разного цвета? — спросил он. — Неплохой выход. Честер, помнится, заявился в резиновом сапоге и сандалии. Жаловался, что неудобно… Чего эти-то на тебя так взъелись?
— Приняли за защитника окружающей среды, вот и погнались, — ответил Наткет.
— Хм…
— Грозились отрезать голову, но, думаю, просто пугали.
— Не уверен, — сказал Краузе. — Для таких зеленые — что красная тряпка для быка. Увидят — кровь приливает к мозгу и нормально уже думать не могут. Только крушить и ломать. Приобретенная ненависть, вот как я это называю. Развивается от опилок. Что-то вроде условного рефлекса.
Наткет всмотрелся в лицо Краузе. Тот смотрел на лес за забором, хмурился и задумчиво покусывал нижнюю губу.
— Чего-то они совсем распоясались, — сказал он. — Плохо дело.
Наткет решил, что Краузе говорит о раскопках. И его легко понять — копают считай у него за домом. Всю жизнь Большой Марв прожил на опушке леса, а тут выясняется, что скоро здесь будет пустырь.
— Давно они здесь? — Наткет натянул кроссовку. — Я видел в лесу огромную просеку, а на раскопках деревьев и того больше. А что с холмом сделали? Ужас!
— Чуть меньше года, — сказал Большой Марв. — Сначала были тише воды… А потом зашевелились. Что-то затевается, зуб даю.
— Затевается? По-моему, кто-то решил заработать денег. Есть такая штука — скрытые разработки. Вроде и на дело вырубают лес, а излишек — на продажу. Не пропадать же добру… Они хоть одного игуанодона нашли?
— Хочешь холодненького? — вместо ответа сказал Краузе. — Набегался небось?
Он доброжелательно усмехнулся.
— Было бы не плохо, — сказал Наткет.
Краузе махнул рукой и пошел к дереву. Вскарабкавшись по веревочной лестнице, Наткет протиснулся в тесную комнатку трейлера. Как же Большой Марв, с его великанскими размерами, здесь помещается? Небось, пятится боком, точно краб… Наткет сел на край жесткой кровати, предусмотрительно оставив большую часть места для отца Николь. Разбитый вентилятор раздражающе трещал картонными полосками. Краузе достал из переносного холодильника две банки «Короны», перекинул одну Наткету и щелкнул кольцом-открывалкой. Пиво громко зашипело, стремясь вырваться из жестяной темницы, — Большой Марв поспешил его поймать. На бороде и усах остались хлопья кремовой пены. Краузе фыркнул, как кашалот, и вытер рот рукавом.
— И все-таки, — сказал он, — чего это ты так долго добирался? Прям как иудеи из Египта. Заблудился, что ли? Я понимаю, пешком, и все же…
Пришлось его разочаровать.
— Я на автобусе, — тихо сказал Наткет. — Приехал утром. Просто… Так получилось.
— Хм… — задумался Краузе. — А на отцовские похороны, значит, не
