Вар включил камеру. Спрыгнул на землю и помчался через двор, перекрыл кран. И побежал на мост.
Они это сделали. Вместо асфальта, этого убийцы журавлей, церковь была окружена водой, мирной и безопасной, блестевшей в объективе камеры сапфировой синевой.
Вар пожалел, что за спиной у него нет ничего похожего на скамейку, потому что ему внезапно очень понадобилось сесть. А потом понял нечто потрясающее: за спиной у него есть скамейка.
Даже целые ряды скамеек. Длинные, длинные ряды, где когда-то сидели люди, замерев в ожидании чуда.
Он отыскал конец деревянной скамьи и принялся сгребать с неё обломки досок и дощечек, и оконные сетки, и куски утеплителя, и осколки шлакобетона. Расчистил пару футов, но не остановился, а продолжал, потому что есть же пункт шестой Рыцарского кодекса: Усердно доводи любое начатое дело до конца.
Он усердно довёл до конца расчистку, а потом достал из кладовки тряпки и чистящее средство и отмыл скамью, и натёр до блеска.
И тогда он сел на эту церковную скамью, в самую-самую середину. И увидел на спинке скамьи, стоявшей впереди, латунную табличку с одним-единственным выгравированным словом: «СОЗЕРЦАЙ!» — это было похоже на приказ.
Вар сложил руки на коленях. Поднял взгляд туда, где сквозь провалы в стене синел и блестел ров.
И стал созерцать.
49
— Созерцай! — приказал Вар, когда появилась Джолин. Но она и сама уже созерцала — с того самого момента, как спрыгнула с забора.
— Вот это да… — выдохнула она, опускаясь на скамью рядом с ним. — И не протекает?
— Кое-где. Но я заделаю дырки. И шланг оставим, чтобы текло тоненькой струйкой. Да плюс дожди каждый день.
Как будто в подтверждение его слов прямо к ним устремились угрожающе чёрные тучи, таща за собой шлейф из дождя.
И это было кстати, потому что у Вара был вопрос, ответ на который можно было получить только «Под-Столом». «Под-Столом» Джолин снимала зеркальные очки, и он мог смотреть ей прямо в душу.
Он уверенно направился к столу.
— Ты сказала, что люди всё равно берутся за старое, после того как их окунают в купель. Торчат в баре и всё такое. Откуда ты знаешь? — спросил он, закончив зажигать свечи.
Джолин отвернула лицо.
— Не «люди», а «человек». Один.
— Но всё же, откуда?
— Моё окно выходит на парковку бара.
— Это ладно, но как ты узнала всё остальное? Ты сказала — бьют своих детей. Пропивают деньги, вместо того чтобы платить за квартиру. — Вар посмотрел ей прямо в глаза. Посмотрел ей в душу.
И увидел ужасное, что было там скрыто. Понял, кто этот «один человек».
— Твоя тётя.
Джолин угрожающе выставила кулаки — как супергерои в комиксах.
— Я уже почти больше неё!
Вар почувствовал, что его кулаки тоже сжимаются. Они одна команда, он и Джолин.
— Она пропивает деньги, которые надо платить за квартиру?
— Когда мои папайи созреют, у нас всегда будут деньги.
Вар на миг утратил дар речи. То есть — Джолин грозит опасность остаться без крыши над головой?
— Ты не потеряешь свой сад, — сказал он, надеясь, что в голосе звучит уверенность. Которой у него не было.
Джолин кивнула.
— Мне нельзя его потерять. — А потом наклонилась и заглянула ему прямо в глаза. Как будто хотела заглянуть в душу. — С чего это ты так интересуешься купелью? Ты, что ли, хочешь переродиться?
Вар отвернулся. Жаль, что у него нет зеркальных очков. Или мигательных перепонок, как у ящериц.
Он уставился на свечи.
— Нет, конечно. Ванна для перерождения, ха-ха, святые, ангелы. Глупости это всё.
— Ага. Всё, кроме святых.
Вар рассмеялся:
— А я думал, ты реалистка.
Джолин пожала плечами.
— Святые — это реальность. С одной святой я вижусь каждый день.
Как только Джолин отправилась в «Греческий рынок», Вар решительно зашагал ко рву. Он начал было снимать рубашку, но вовремя вспомнил: «Священник их окунает, прямо в одежде».
Он добрёл до самой глубокой части. Остановился. Выпрямился и застыл неподвижно.
Сделай меня другим, пожелал он изо всех сил. Сделай меня нормальным.
Он набрал в лёгкие столько воздуха, сколько умещалось, и упал навзничь — полный надежды, полный готовности начать всё с начала. Глаза он не открывал: потому что это неправильно — глазеть по сторонам, любоваться пейзажем в такой переломный момент, когда меняется вся твоя жизнь. Потом он поднялся на ноги.
Вар оценивающе прислушался к себе. Ему было прохладно. И не так пыльно, как раньше. И комариные укусы больше не чесались. Но изменился ли он внутри?
Нет, не похоже. Внутри он остался точно таким, как был.
Он выбрался из воды и поднялся по ступенькам заднего крыльца.
И пока с него на церковный пол стекали лужи воды, Вар осознал: всё-таки он изменился внутри. Впервые за всё время здесь, на участке, ему было грустно.
