проведено в обнимку — за просмотром кино и дурацких сериалов, с книжками на коленках, утром, днём и ночью, на рассветах и на закатах. Иногда, когда ему вновь начинает казаться, что она излишне много работает, и внутри возникает желание пойти и молча закрыть крышку ноутбука, а заодно и о себе напомнить, он напоминает себе — о другом. Да, о том, что вообще-то он чутка обнаглел, ведь они только и делают, что обнимаются.
Просто мало. Ему до сих пор мало… И вряд ли когда-нибудь будет достаточно.
Неохотно разлепившись, губы пробормотали в макушку:
— Пора просыпаться…
Он таки случайно придумал Ульяне новое «имя» — вместо «малой», которая, исчезнув однажды, уже не вернётся. Пока оно звучит лишь мысленно, но, чует Егор, не ровен час, он перед Улей спалится. Всего одну букву поменял, а сколько сразу совсем иного смысла.
Снизу послышалось сонное, хриплое и такое ленивое-преленивое:
— М-м-м… Поехали в депо?
А расслабленные руки, спохватившись, обвили крепче.
«Отчаянная…»
*** За эти полгода их двор не изменился, да и в подъезде всё по-прежнему. Так и остались висеть перекошенными почтовые ящики с измятыми дверками, в комнатке консьержа по-прежнему пусто, на их этаже не соизволили вкрутить лампочку, а воздух напитан запахом жареной рыбы: теть Таня с пятого этажа всё так же неравнодушна к хеку. Подперев спиной дверь своей квартиры, Егор изучал выбоины в истёртом собственными ногами кафеле и напряжённо прислушивался к происходящему у Ильиных.
А там стояла подозрительная тишина. Ульяна вошла уже пять минут как, оставив приоткрытой дверь, и единственные звуки, которые с тех пор смогли уловить уши, это Улино растерянное: «Здравствуйте», мужское: «Здравствуй, Ульяна. Меня зовут Виктор. Твоя мама в твоей комнате», и надрывный ор признавшего хозяйку Коржа. И всё. И теперь Егор думал о том, не стоит ли войти и убедиться, что всё нормально, однако нечто в нём, упираясь всеми существующими конечностями, продолжало яростно сопротивляться. Если вдруг сейчас что-то пойдет наперекосяк, он наплюет на самоощущение и договорённости и бросится отвоёвывать у дракона свою девчонку. Но пока вообще непонятно, наперекосяк или ровно. Пока неясно, нужно ли его вмешательство или они там и без него разберутся.
На улице они с Ульяной успели коснуться этого вопроса. Уля сказала, что упакует в клетку Коржа, найдёт его кошачий паспорт — с ума сойти, у этого хвостатого троглодита ещё и документы имеются! — быстро соберёт нужные вещи и выйдет. По её оценкам, на всё про всё у неё должно уйти не более десяти минут. Прошло уже семь. И сорок три секунды. Сорок пять… Уже пятьдесят. На его присутствии Ульяна, явно считывая внутреннее напряжение, не настаивала, наоборот, сказала, что ей было бы спокойнее, если бы с матерью они не пересекались. Даже предложила заглянуть к Мише, пока сама будет копаться.
Но Егор что-то нервничал, а потому визит в свою квартиру откладывался. Лучше потом вместе зайдут на пару минут.
Очень тихо. Настолько, что при желании и должной фантазии можно заподозрить что-то совсем уж неладное. Зато за его дверью творилось интересное. Миша со своей пассией устроили разбор полётов, и градус напряжения стремительно приближался к точке закипания. Уля рассказывала как-то, что парочка оказалась горячей. Ну, если так получится, что его собственная пассия не успеет покинуть свою квартиру прежде, чем эти двое перейдут к десерту, придётся прохлаждаться на лавочке в ожидании, когда уместно будет о себе заявить.
Стоя там, под дверью квартиры, Егор вновь думал о том, что продавать метры, на которых вырос и был счастлив, с которыми связаны самые светлые воспоминания, действительно жаль. Это и впрямь «с мясом отрывать», вот что это такое. Но стремление построить крепость, в стенах которой будет спокойно и свободно всем, сильнее сожаления, и естественное желание защитить толкает вперёд. О каком спокойствии и свободе можно говорить, когда на вашем пороге в любом момент может возникнуть добрая и пушистая Надежда Александровна? Ну вот и всё. И выбора нет. В Улиных глазах сегодня чего только ни успел прочесть — страшная буря чувств и мыслей в них завихрялась.
Мать с отцом, конечно же, всё поняли бы. Знает.
— Егор…
«Ч-чёрт…»
Резко вскинув голову, Егор уставился на женщину, с которой ему, вестимо, придётся идти по жизни если не одной дорогой, то параллельными. В мозгу заклинило, грудь ощутимо стянуло; ухнуло и подкатило под сердце. Он и не услышал шагов. Задумавшись о своём, не заметил, как она тихо выскользнула в коридор и прикрыла за собой дверь, а теперь, плотно сжав белые губы и высоко вздёрнув подбородок, смотрела на него сквозь мутнеющую пелену воды. Надежда Александровна сильно сдала. К тем семи годам, что он успел накинуть ей после отъезда Ульяны на Камчатку, сейчас можно смело прибавлять ещё столько же. Только слепой на оба глаза не разглядит глубокие морщины на лбу, отёчные веки, впалые скулы и нездоровый цвет кожи. А еще Улина мать за это время килограмм десять сбросила. И это ведь она ещё не в курсе, что не ровен час, ей придётся с ним породниться. Такие новости на внешнем виде будущей тёщи скажутся не самым лучшим образом. Инфа сотка.
Ульяна, впрочем, тоже про его планы пока не слышала. Много чего ещё не слышала от него, что уж.
— Здравствуйте, Надежда Александровна, — сдержанно поприветствовал бывшую соседку Егор. Выдерживать её взгляд оказалось, как всегда, непросто, но в голове уже пару секунд как упреждающе мерцала мысль о том, что в этот раз он не позволит себя облапошить. Не даст ей возможности заговорить ему зубы. — Как жизнь? Как здо…
Не разрешили закончить.
— Егор, прости меня… — вдруг прошептала она, а он отчётливо, своими глазами увидел, как с лица сходит тень надменности. — Прости, если сможешь…
«Э-э-э…»
В оглушённом молчании воззрившись на Надежду Александровну, Егор силился понять, где здесь спрятан подвох. Наверняка же где-то кроется, где-то в сеточке гусиных лапок или в трагично опущенных уголках губ. В воде на ресницах? В интонации? В хрипотце? В мимике? Где?..
Ему казалось, эту собаку зарывали, подойдя к процессу со всей тщательностью и ответственностью.
— Мне через ночь снится наш перекрёсток и вы на нём. Я не могу больше там ходить, — меж тем продолжала она, и в сиплом голосе зазвенели нотки безысходного отчаяния. — Я еженощно слышу слова, которые тебе наговорила, и проклинаю себя за каждое, — «Прекратите…» — Ты мою девочку уберёг, я ведь могла её тогда потерять…
«Я тоже мог»
Что-то пока ни один мало-мальски адекватный ответ в
