живёт девятьсот лет.
– Девятьсот? Но ты же сказал, что Зоя привезла розу сто лет назад?
Вано помолчал, обдумывая ответ, и сказал не совсем понятное:
– Василиса Михайловна, время не везде движется одинаково. В Старом Капеве сто лет прошло, здесь – девятьсот. Можно сказать, что это цветок бессмертия. А ваш, смотрите, прижился, пустил корешки! Через три года роза разрастётся, и вы сможете загадать на её лепестке заветное желание. Завтра пересадите в горшок… и будете вспоминать обо мне изредка. – Вано произнёс это с таким жаром, что слова отозвались в голове многократным эхом.
Наши глаза встретились, и как в поезде, я почувствовала волнующее тепло между нами. Вано сделал шаг, и я отступила в тень алькова за колонну. Мною вновь, как и всегда в его присутствии, овладела паника, руки дрожали, голос охрип.
Я совсем забыла, что в доме мы не одни, и вздрогнула, когда рядом раздался голос Макоши:
– Попробуйте вина. Это что-то исключительное! Каха привёз в подарок из Прованса! – Тётя подошла неслышно и подала нам по фужеру красного вина.
«Интересно, что она услышала?»
Вано с досадой посмотрел на Макошу и закусил губу. Я залпом выпила бокал. Тётя ещё что-то говорила Вано, но в голове зашумело и сквозь прозрачную дымку я видела только глаза Вано, смотревшие на меня.
Тётя ушла. Вано сделал ещё шаг, я отступила, так что теперь из гостиной в алькове нас не было видно.
Стоять в полумраке и слушать шум воды и близкое дыхание Вано было приятно.
– Так это правда, что ты царского рода, Иван? – вздохнула я, гладя пальчиком опаловый браслет, подаренный им. – Рюрик?
– Рюрик – по-русски, Ророк – по-славянски. Сокол значит.
– Ты Иван-царевич?
Вано не ответил.
– Сколько мне ещё носить твой браслет? Двадцать девять дней ношу, не снимая.
– Он же не мешает вам.
Я покачала головой:
– Нет, не мешает. Просто боюсь поцарапать – дорогая же вещь…
– Царапай, только носи! Не двадцать девять дней, а всю жизнь! – прошептал он горячо.
И тут, как вспышка, пронеслось воспоминание:
«Через девять лет, то, что ты носила двадцать девять дней на руке, будешь носить три лета на голове! В Глдани оба в полоне будете!»
Я испуганно посмотрела на Вано.
– Что случилось? Ты будто привидение увидела. – Он убрал непослушную прядь с моего лба и нежно провёл рукой по щеке.
– Так ничего… пустяки, девичьи страхи… Жива мне предсказала: «То, что ты носила двадцать девять дней на руке, будешь носить три лета на голове!» – Я-то думала, гадала, что это может быть, а теперь поняла! Она же про браслет говорила! Его я ношу на руке двадцать девять дней. А после три года на голове буду носить! Завтра! Как это возможно?
Вано придвинулся ближе, взял меня за подбородок и сказал так спокойно, что страхи улетучились:
– Не бойся. Не стоит верить всему, что слышишь. Ты слишком много значения придаёшь словам Живы. Но со мной тебе нечего бояться. Я рядом и не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
– Правда?
– Правда.
Он смотрел в глаза, нависая надо мной исполинской шириной плеч. Я невольно подумала, что если бы захотела поцеловать его, то пришлось бы встать на цыпочки и тянуться. Представила, как пальцы смыкаются на сильной шее и грудь прижимается к его сорочке. Захотелось увидеть дрожащие его ресницы, прикрытые в неге веки, ощутить вкус его дёсен.
Розовая краска вновь залила лицо, и я опустила глаза. Вано заметил и, сжав мою руку, притянул к себе.
Я отстранилась, выглянула из алькова и поймала любопытный взгляд ятровок. Мысль о поцелуе по-прежнему донимала моё воображение, и я присела на маленький диванчик у стены в алькове и хрипло спросила:
– Ты так и не ответил, Иван… кем видишь себя в будущем?
Вано сел рядом и усмехнулся:
– Когда в восемьдесят девятом я поступал в университет, то в страшном сне не мог себе представить, что мой «красный диплом» будет нужен только тёте, а я получу статус «челнока» и следующие три года буду мотаться из Китая в Россию с баулами, набитыми кожаными куртками и мартенсами, отбиваясь от рэкетиров, «малиновых пиджаков» и прочих «чотких» пацанов, авторитетов и уродов. Потом был плен…
– Ты воевал?
– Воевал.
– Долго был в плену?
– Вечность, – тихо ответил Вано.
– А шрам на щеке?
– Получил в плену… от кровного врага. – Вано не отрываясь смотрел на мои губы, – между прочим, я по образованию герпетолог, как и ты… изучал ядовитых змей.
– Быть не может! – изумилась я.
– Может быть… Тётя Макоша говорила – ты изучаешь лягушек. Что именно?
Я озадаченно взглянула на Вано:
– Э-э-э… онтогенез озёрной лягушки в естественной среде обитания.
Вано кивнул и одобрительно покачал головой:
– Мне всегда было интересно наблюдать, как у головастиков исчезают наружные жабры, появляются задние ноги, потом передние, жаберное дыхание заменяется на лёгочное… В превращении лягушки есть что-то магическое, волшебное, ты не находишь?
Я удивлённо глазела на Вано. Он как будто прочёл мои мысли. Странное и незнакомое чувство овладело мной – я вновь ощутила невидимую связь между нами. Скажи я слово, и Иван закончит за меня фразу, вздохни я – он выдохнет, угадает, куда посмотрю в следующее мгновение и что задумаю. Я вдруг осознала, что передо мною человек, который поймёт меня, даже если я превращусь в немой, холодный камень… или в лягушку… Мой суженый… тот самый, двукровный, из того же теста, что и я…
Вано обжигал меня взглядом и, казалось, тысячи поцелуев покрывают моё лицо и тело, и жаркая волна накатила на грудь. Мне было противно вожделение, бесконтрольное и дикое, но я не могла заставить себя преодолеть его.
«Красив, как демон! Или как ангел?»
Кое-как взяла себя в руки и ответила, высокомерно взглянув на Вано:
– Да, если тебе интересно… Я почти уверена, что лягушка – это не последний этап онтогенеза.
Вано наклонил голову, и я почувствовала запах аира от его щёк.
– Мне очень интересно. Хочешь сказать, что знаешь переходные формы от лягушки к рептилиям?
– Эти формы есть… от земноводных к рептилиям и от рептилий к млекопитающим… Они заложены в генетической памяти.
– Я совсем недавно читал о новом открытии, кажется, в английском журнале Cell. Учёные нашли окаменелый палеозойский скелет геработрахуса. У него семнадцать позвонков, а у саламандр и лягушек – четырнадцать или пятнадцать. Я видел фото. Это действительно переходная форма батрахий, и что меня поразило больше всего – странное сочетание примитивных и прогрессивных признаков…
– Ты читаешь научные журналы на английском? – перебила я и изумлённо уставилась на Вано. Почему же я решила, что его уровень – это
