class="p1">Рыжий откатился, вскочил и попытался меня пнуть. Я подсек его опорную ногу из приседа, Рыжий снова повалился на землю. Подняться я ему не дал – сел сверху и вдавил колено в горло, как Саврас. Рыжий выпучил глаза, они у него кровью налились, как у бычка.
Я: За отца хочешь отомстить?
Рыжий рванулся изо всех сил, я вдавил колено глубже, Рыжий захрипел.
Я: Чуешь, какой смысл обрела твоя жизнь?
Рыжий смотрел пустыми глазами, как выловленный окунь.
Я: Слушай и запоминай. Меня зовут Олег Званцев, я живу в Перми, на Пролетарке.
Сейчас ты со мной ничего сделать не сможешь, но когда-нибудь, если будешь пахать, шанс у тебя появится. Я буду ждать. Сейчас я уберу колено, ты развяжешь своего друга, и вы оба свалите отсюда на хер. Или я вас завалю. Действуй!
Я убрал колено, Рыжий вскочил, посмотрел на меня, как бы запоминая, развязал Татуированного, и они ломанулись к рехабу. Не знаю. Может, боялись. А может, думали, что директор жив. Человек верит в чудо, даже если никаких оснований нет. На то оно и чудо. И на то он человек. Смешные мы все, если вдуматься.
Фаня и Саврас вдели ремни. Я подошел к Вере.
Я: Консультанты мертвы, директор мертв, бедолаги разбежались. Ты тоже свободна, иди.
Вера подняла на меня заплаканные глаза. Тяжело все-таки на эстрогене сидеть. Страшная наркота.
Вера: Куда я пойду?
Я: Не знаю. Домой. Мать тебя в МГИМО хочет определить. Тебя выписывать собирались послезавтра. Чуть-чуть не досидела.
Вера: Откуда ты?..
Я: Директор сказал.
Вера: Он соврал. Перед выпиской всем задание «Границы» дают, а мне не давали.
Я: Да похер уже. Дом ведь у тебя есть?
Вера: Есть. В Краснодаре. А мама моя секретаршей работает, какое, нафиг, МГИМО?
Я: Как ты здесь-то оказалась?
Вера: В Москву с парнем со своим приехала, потом скололась. А мать спасать меня приехала, в центр вот засунула.
Я: За пятьдесят штук в месяц? Секретарша?
Вера: Она кредитов набрала. Дура. Я не хочу к ней. Можно я с тобой?
Я: Со мной нельзя, опасно. И у меня уже есть женщина.
Вера: Я не как женщина, я как друг. Не бросай. Пожалуйста.
Я вздохнул – дичь какая-то.
Я: Фаня, Саврас, подойдите!
Подошли.
Я: Мужики, предлагаю Веру до Краснодара подбросить, к матери. Что скажете?
Фанагория: Да хоть к черту на рога. Давайте уходить побыстрее, щас понаедут.
Саврас: Может, на футбол там сходим? Говорят, Галицкий стадион классный отгрохал.
Я: Мы за Ангелом едем, какой, нахер, футбол?
Вера: Что за Ангел?
Я: Не сейчас.
Саврас: Вижу я, как мы едем.
Фанагория: Пошли уже. Нам еще машину менять. Оболтусы всяко нашу запомнили.
Пошли. Дождь заморосил, потом вовсе грянул. Ноги еще замерзли. Ну и денек.
Глава 5. Кемпинг
Сева дрых. Привык уже к передрягам, путешественник. Постучались. Запрыгнули в машину. Не то чтобы с черными лицами, но и не со светлыми. Знаете, бывают такие лица, когда человек хочет что-то сказать, но не решается. Или слова подобрать не может. Или не может решить, стоит ли в принципе рот открывать. Короче, все хотели помолчать, переварить, кроме Веры и Севы. Вера на поле потрясена была сильно, а тут ходьбой отошла, люди вообще хорошо от внутреннего напряга через напряг физический отходят. А Сева… Как вам сказать. Мне иногда кажется, что он с нами не от страха поехал, а чтобы всякие истории послушать и адреналина хапнуть, пожить как бы не своей жизнью. Есть такие фильмы дешевенькие, где какой-нибудь бухгалтер-каблук вдруг становится шпионом и втягивается, кайф ловит. Херня, конечно, полная, убили бы его минуты через одну, но в человеческую потребность пожить экзотической жизнью сценаристы попали очень точно.
Вера: Поговорить никто не хочет? Ну, о случившемся.
Сева: Я очень хочу. А что случилось?
Вера: Да, Олег, что случилось?
Я: Ты знаешь, что случилось.
Вера: Да, знаю, но я не знаю, как это случилось.
Я: А зачем тебе знать, как это случилось? Случилось и случилось.
Я догадывался, почему Вера прицепилась. Она прожила с этими людьми целый год, а за год ты начнешь понимать кого угодно, даже самых последних гондонов. У меня из-за этой херни большие проблемы с концепцией ада. Они у меня еще в юности начались, с Достоевского. Он ведь часто препарировал всяких гадов, но даже в них было хорошее, человеческое, была внутренняя логика их превращения в монстров, был путь. Так вот. Если Достоевский способен открыть человека, объяснить его и как бы простить, потому что сложно не простить того, кого понял, то неужели на это все неспособен Бог? А если способен, если Бог есть любовь, то о каком аде и наказании вообще может идти речь?
Сева: Что случилось-то?
Вера: Они убили трех консультантов и директора центра.
Машина вильнула. Саврас положил руку на руль.
Сева: Они из «Некрономикона»?
Вера: Откуда?
Я: Нет.
Сева: Зачем тогда?
Я: Они стреляли, мы защищались. Так вышло.
Саврас: «Убили цыганку, так вышло».
Сева: Я соучастник…
Вера: И я. Как-то это нехорошо.
Я: Конечно, нехорошо. Что хорошего в убийстве?
Вера: Я не про это. Я про то, что вы нас перед фактом поставили.
Вера предъявляла, но смотрела не мне в лицо, а в окно. Такая как бы пассивная агрессия. Я такого не люблю. Есть поговорка: «Хочешь сделать что-то плохое – делай это хорошо». Если в духе метамодернизма говорить, то ты как бы последователен во всех своих действиях, последователен и максимально хорош, ты тот, кто ты есть прямо сейчас. Ты не стыдишься себя, тебе одинаково свойственны любовь, агрессия, терпимость, конфликтность и т. д. А Вера продолжала прикидываться маленькой девочкой, но при этом предъявляла взрослым мужикам. Обычно того, кто сидит между двух стульев, рано или поздно начинают трахать снизу. И не всегда это член или дилдо, иногда это палка с гвоздями.
Я: Вера, когда ты под машину бросилась, ты сама нас перед фактом поставила.
Вера: Я не просила никого убивать!
Я: Женщины о таком никогда не просят. Что не отменяет рек крови, пролитых из-за них.
Вера резко повернулась ко мне.
Вера: Ты чего?! Хочешь сказать, что убил их из-за меня?
Я: Так я их и убил из-за тебя.
Вера: Это бред какой-то! Меня там даже не было!
Я: Помнишь, о чем ты меня попросила? «Не отдавай меня». Я не отдал. Остальное – последствия.
Вера: Нихрена себе последствия! Мы
