в кондитерской заказала, шарики. В МГИМО ее хочет по знакомству определить.
Я, Саврас и Фаня переглянулись.
Директор: А что касается выбора… Я и сам бы хотел в открытом центре работать, откуда любой может уйти, когда пожелает, но сейчас это невозможно. Тут «солевые» все, их отпусти – все почти умрут. Вы, мужики, сами-то в наркомании разбираетесь? Употребляли?
Саврас: Мы, это… У человека есть право на смерть! Пусть себе колются, если им так хочется!
Директор: Понимаю. А если они сами не знают, чего им хочется? Если они… безумны? Тут ведь многие с двойным диагнозом. И Вера тоже.
Я: Что с ней?
Директор: Пограничное расстройство. То любит внезапно, то внезапно ненавидит. Сама с собой совладать не может.
Я: А здесь сможет?
Директор: Вы бы видели, какой она приехала. Тридцать восемь кэгэ. Ноги гниют. А сейчас… Поразительный контраст.
Фанагория: Но вы закон нарушаете, держать людей взаперти без решения суда нельзя.
Директор: Наш закон не знает, как бороться с наркоманией. А мы знаем. Мы через это прошли.
Директор посмотрел на меня.
Директор: Мой сын… он сильно пострадал?
Я: Шишка на лбу. Пошли наверх.
Директора, Фаню и Савраса я пропустил вперед. Мне… как бы… ну… не по себе стало. Надо было чуток подумать. Нет, у человека есть право на смерть, только эту мысль проще думать, когда это человек «вообще», чем… ну… если конкретные люди перед тобой. Хотя какая разница? Истина есть истина, тут сопли неуместны. Или уместны? Или это не сопли? Зачем мы сюда пришли? Люди занимаются… Да охерели они, люди эти! С-суки.
Когда мы поднялись в зал, там уже расселись все бедолаги. Консультанты, три человека, стояли справа у окна. Директор встал с ними. Я прошелся туда-сюда, посмотрел на людей. В основном мужики, но были и женщины. Даже – девушки. Некоторые весьма красивые. Вот что ты несешь, какая, нахер, разница? Тебе Ангела мало, ёбарь-террорист? Говори уже!
Тут директор внезапно отлепился от своих и подошел ко мне, неся раскрытые ладони перед собой.
Директор: Можно я скажу?
Я: Скажи.
Директор: У этих мужчин мой сын. Они обеспокоены тем, что всех вас держат здесь против вашей воли. Кто хочет уйти – уходите прямо сейчас, консультанты соберут вам ваши вещи. Я не шучу.
Лысый: А чё, не спикерская, что ли? Вы кто такие?
Лысый и двое других дернулись в нашу сторону.
Директор: Стоять! Мне мой сын дороже всех этих полудурков!
Консультанты смешно окопались в полупозиции. Бедолаги удивленно переглядывались и молчали. Саврас и Фаня поглядывали на меня с некоторым смущением.
Я: Народ, вас не обманывают. Кончилось заточение. Всё, вы свободны! Валите отсюда на хер!
Мужик лет пятидесяти, как бы образовавшийся вокруг своего огромного кадыка, поднял руку.
Я: Говори.
Мужик: Это тренинг какой-то, да?
Я: Какой тренинг?
Мужик: Ну, кто согласится, тому баллы дадут.
По рядам бедолаг пронесся испуганный шепоток.
Я: Какие баллы?
Мужик: Двадцать пять баллов, и звонить не дадут. Не, я не куплюсь. Но тренинг интересный, такого еще не было.
Я: Это не тренинг. Ты чё гонишь?
Бедолаги заржали. Я офигел. Так офигел, что забегал вдоль первого ряда, хватая бедолаг и как бы помогая им встать.
Я: Вы чё, сбрендили? Вставайте! Валите отсюда! Вы свободны! Вставайте, суки!
Никто не встал. Я их тряс, как мешки с картошкой, пока не почувствовал на плече руку. Обернулся.
Фанагория: Пойдем, брат. Грустно это все.
Саврас: Олег, они черти. Нахер надо!
Директор: Можно я с вами? Сына заберу. Обещаю, без ментов обойдемся. Нам самим это… невыгодно.
Я: Погодите! Вы чё сидите? Боитесь сколоться? Объясните мне! Ты! Встал!
Я тыкнул в парня лет двадцати, если не младше. Тот встал.
Я: Почему ты не уходишь?
Парень: Дак тренинг…
Я посмотрел на директора.
Я: Скажи ему, что это не тренинг!
Директор: Дима, это не тренинг.
И улыбнулся будто нечаянно, этак тоненько, чтоб все тут поняли, что это клятый тренинг. Я это периферией заметил, у меня периферия очень зоркая. Директор… Он ведь, сученыш, с самого начала все предвидел, как только цель нашего визита узнал. Он же вообще распрямился весь, как в дом попал, привык тут властвовать, ушлепок конченный!
Я: Ты чё улыбаешься, педрила? Людей, падла, за решеткой держишь, в овец их превратил! Думаешь, сука, скачуха будет? Хер тебе, а не скачуха, мудила сраный!
Фанагория: Олег, не надо!
Я охолонул. Нашел себя в пространстве. Оказывается, я уже душил директора, у того глаза почти из орбит вылезли. Консультанты к нему на помощь кинулись, только их Саврас вырубил. В зале стояла страшная такая тишина. Даже последний олень понял, что это не тренинг. Я выпустил директора, тот упал на пол. Я огляделся. Парень поднял слегка трясущуюся руку.
Я: Чего тебе?
Парень: Раз это не тренинг, может, я пойду?
Я рассмеялся.
Только мы вышли из дома, как за нами выскочили консультанты с травматами. И директор с обрезом. Не поверил, видать, что мы его сына отпустим. Я бы тоже, наверно, не поверил, только у меня сына нет, я гондон на шишку надеваю. Я, на самом деле, чего-то такого ожидал. Шаги услышал и сразу в транс халулайский запрыгнул. А за мной и Саврас с Фаней. Короче, ликвидировали мы угрозу. Дом еще этот клятый сгорел. Не знаю почему. Котельная там у них, баллоны с пропаном. Похер, если честно. Бедолаги все свалили, подохнут хоть как люди, на свободе. Легенда о Великом инквизиторе, хули. С пермским вывертом. Постояли мы, короче, отдышались и к нашим баранам пошли. Не, ну а чё? Правильно я все мыслил, это эти заменжевались, а те в залупу полезли. Нет, вы не подумайте, я с себя ответственность не снимаю. Просто я ее на себя и не возлагал.
Когда мы пришли к Вере и консультантам, рехаб горел синим пламенем. Красиво так горел, новогодне. А Вера плакала. Стояла смотрела на пожар, а по щекам катились слезы.
Вера: Вы всех убили?
Я: Не всех.
Вера отвернулась. Фаня бросил обрез на землю, сел. Саврас прилег рядом. Я подошел к Рыжему, развязал его, посадил на жопу, тот растер затекшие руки. Я присел напротив и легонько похлопал его по щеке.
Я: На меня смотри.
Рыжий: Чё?
Я: Я убил твоего отца, шею ему сломал.
Рыжий часто-часто заморгал, отвернулся, а потом выбросил кулак, метя мне в лицо, я уклонился и отвесил Рыжему мелодичную оплеуху, тот завалился набок.
Я: Рано тебе на меня прыгать.
