за честь для себя, если им разрешат через посредство различных дворянских комитетов играть некоторую роль в этой великой драме. Эти расчеты, однако, не оправдались. С другой стороны, крестьяне, имевшие преувеличенное представление даже о том, что царь намеревался сделать для них, стали терять терпение при виде медлительного образа действий своих господ. Поджоги, начавшиеся в отдельных губерниях, являются тревожным сигналом, смысл которого вполне ясен. Известно, далее, что в Великороссии и в областях, прежде принадлежавших Польше, имели место бунты, сопровождавшиеся большими жестокостями, что заставило помещиков переехать из деревень в города, где под защитой стен и гарнизонов они могут не бояться своих возмутившихся рабов. При таких обстоятельствах Александр II счел нужным созвать нечто вроде собрания нотаблей. Что, если это собрание явится поворотным пунктом в истории России? Что, если дворяне вздумают настаивать на своем собственном политическом освобождении как на предварительном условии всякой уступки царю в деле освобождения своих крепостных?
Карл Маркс. 1 октября 1858 года «Вопрос об отмене крепостного права в России»
Лопахин: Прежде очень хорошо было. По крайней мере, драли.
Фирс: …А еще бы. Мужики при господах, господа при мужиках, а теперь все враздробь, не поймешь ничего.
А. Чехов. «Вишневый сад»
Петербуржцы дождались наконец тепла, все разъезжались на дачи и по имениям. Двор уже в загородных дворцах.
Керженцевы уехали на лето в деревню, где у них было небольшое имение по соседству с поместьем Сибирцевых.
Алексей еще раз повстречался с Муравьевым. Николай Николаевич просил его быть в Петербурге к тому времени, когда он вернется из-за границы.
Возвратившись из Владимира, Алексей поехал в деревню к родителям. Неприятности его еще не окончились, он признался в них и Муравьеву; тот выслушал, но, казалось, значения особого не придал. Может быть, понравилась озабоченность III отделения необычайными приключениями Сибирцева.
Сколько тут цветов! Простые лютики, а какая прелесть. И трава яркая, северная, сочная, скот жует, кони радуются, ржут.
Здешняя земля — супесь. Алексей вспомнил, как он в имении у Эвансов спросил, хороша ли у них земля, и прихватил из весеннего разреза, сделанного железным плугом, горсть, и оказалось — красна, как мокрый толченый кирпич с грязью.
— Очень хорошая, — сказал старик Эванс, — чистый чернозем.
Алексей рассказывал про это отцу, и Николай Михайлович сказал, что действительно у них там так называемые красные черноземы, хорошие почвы.
Алексей пришел к Керженцевым в белой косоворотке, топнул сапогом по полу и спел перед Марией Константиновной:
Эх, зять на теще капусту возил.
Молоду жену в пристяжке водил…
Керженцева села за рояль и стала подыгрывать.
Алексей прошелся с приплясом, к нему вернулось молодечество, он развернул плечи, тряхнул ими, избоченился, его глаза линяли от солнца.
— Что, Алешка, оживаешь? — спросила Наташа и босыми пятками ударила по полу. Она без очков и босиком; человек человеком, никаких признаков нигилизма!
Вера в свежем загаре, на ней красное платье и летние туфли. Невольно заметишь, что во взъеме нога ее крепка, покрепче, чем у дам и девиц в других странах.
Снисходительно глядела она на Алешкины проделки, как молодая жена, привыкшая к выходкам любимого мужа. К нему возвращалось ухарство: таким он бывал раньше, его можно было подбить на любое дело. В детстве пустячный риск был для него школой. А подрастая, он лазал по соснам, с них прыгал в пруд, раскачав сук до ужаса смотревших, и летел в воду. Ему как на роду написана была тревожная жизнь. Вере правилось раньше, как он, бывало, тряхнет кудрями, окинет всех взглядом и готов натворить бог знает что.
— Ты, наверное, до старости таким и останешься, — сказала Наташа. — Ты, Алешка, создан не для женщины, а для женщин.
Плясать он умел не хуже своих матросов. Когда принимали японского князя, они вытворяли чудеса. Боцман Черный и с бубном плясал, и на руках, и колесом ходил. А какой бал с американцами задали в японском храме!
Из кухни прибежала молоденькая стряпуха и что-то хотела спросить у барыни, играющей на рояле.
— Танцуй, — сказала ей Мария Константиновна.
Девицу не надо долго просить.
— И — эх!
— Первый парень по деревне, вся деревня один двор… — протопала она перед Алексеем. — Но, дело-то… — девица спохватилась и убежала, так и не расспросив хозяйку. — Допляшем в другой раз! — кинула она Алексею.
— Так что Муравьев? — спросила Наташа.
Шли втроем по лесу.
— Ты мне, Алеша, так нравишься, когда рассказываешь.
— Мы оба были в штатском. Он не подавляет знаками своих отличий и чинов. Я отвык от нашего множества мундиров, эполет, что так обычно в Петербурге, и мне приятно было разговаривать с человеком, который естествен. Говорили так, словно мы на равной ноге и начинаем общее дело. Мельком упомянул, что у него есть единомышленники не в официальных кругах. Я готов на все, даже если пришлось бы отрабатывать как рабу, бегая перед мачтами.
— Из тебя не получится раб, — сказала Наташа.
Муравьев сказал Алексею, что слышал о нем. При следующей встрече заметил, что ценит знание Алексеем китайского языка, даже если оно несовершенно. «Так и лучше. Это заставит вас учиться и брать язык не из книг!» Алеша сам полагал, что знание языка должно смешиваться с изучением жизни народа.
— Он желает дать мне поручение, к которому просил готовиться. И молчать.
— Да уж, раз заикнулся… — молвила Вера. — Рассказывай.
— Придется, — согласился Алексей.
— А ты веришь Муравьеву? — спросила Наташа и, не дождавшись ответа, отошла рвать землянику. В деревне она совсем перестала носить очки, часто купалась, похоже, что терроризм ее больше не увлекал. Может быть, забыла своего старого артиллериста.
Вера больше не поминала про намерение ехать в Германию. Она слушала про планы Муравьева и Сибирцева.
Открылась поляна с ивами, гнувшимися над рекой к воде. Небо было чистым, и солнце яркое. Вдруг что-то блеснуло, как молния при ясном небе. Это через солнце перелетела ворона.
Иногда Алексей подолгу ходил лугами и перелесками в одиночестве. Хотелось бы изучать жизнь народа, как он это делал в далеких чужих странах, и сравнивать ее с описаниями в повестях и рассказах, в наших новейших сочинениях русских писателей, которыми он зачитывался в эти дни.
Алеша шел по березовому лесу, когда увидел, что тропой между папоротников едет верхом Вера. Она откуда-то возвращалась. Лицо ее было спокойно, ни тени озабоченности или огорчения незаметно, словно Вера счастлива. «Откуда она едет?» — подумал Алексей. Она бывала у своих знакомых в богатом имении, где много
