сделать над собой усилие, чтобы хоть как-то попытаться понять все то, что говорит мне мама.
– Алин, нам помощь нужна, деньги. Давай ты к нам приедешь и я тебе все расскажу, хорошо?
– Ладно, – хмурюсь, – но у меня нет денег.
Мама снова замолкает. Я почему-то представляю, как кусает губы.
– Ты же, – шумно сглатывает, – ты же говорила, что после раздела имущества суд присудил тебе половину стоимости машины Алексея. Ты говорила, что она новая совсем, дорогая…
– Да, но…
– Алиночка, нам сейчас очень, очень помогут эти деньги. Владелец согласился не писать на Костика заявление, если мы возместим ущерб.
– Он угнал машину?
– Да нет, что ты! Нет! Как такое могла про брата подумать? Алина! Он просто прокатился. Починил и решил проверить, все ли нормально.
– Я не понимаю, мама…
– Я же говорю, приезжай к нам, и мы все обсудим.
– У меня работа, я не могу вот так все бросить.
– Алина, мы с папой никогда тебя ни о чем не просили, дочка. Но сейчас нам не у кого просить помощи. Мы и так продали все, что у нас было, когда Костю на деньги кинули. Не в комнату же съезжать и квартиру продавать… И так ютимся.
Мама начинает плакать, а я в этот момент чувствую себя просто отвратительной дочерью. Неблагодарной дрянью.
– Мам, я приеду. Все хорошо будет. Слышишь? Не плачь только. Мы со всем справимся, слышишь?
– Алиночка, хорошая моя, прости ты нас. Прости, на отце и так кредит. А Костя, Костя…
Мама всхлипывает.
Шмыгаю носом, вытираю слезы и наматываю на шею шарф.
– Я приеду, мам. Завтра билет куплю, хорошо?
– Конечно. А с работой что? Этот, – слышу в ее голосе отвращение, – тебя отпустит?
– Я все решу. Не плачь только.
Мама обещает не волноваться, и на этом мы прощаемся.
Сидеть в кабинете я больше не могу. Еду домой. Точнее, в квартиру Шалимова. Пока Инга заваривает мне крепкий чай с медом, привожу в порядок свое заплаканное лицо и немного растрепавшиеся волосы. Выгляжу ужасно. Глаза припухли, тушь потекла. Я настоящее чудовище сейчас.
Мысли о доме терзают. Я ведь всего пару раз за жизнь видела, как моя мама плачет. А сегодня у самой сердце кровью обливалось.
Спускаюсь в столовую.
Максим не поставил меня в известность, что Адель и правда нашлась и они едут домой. Об этом мне рассказывает Инга. Он звонил ей за десять минут до моего прихода.
– Я так перепугалась. – Инга ставит передо мной чашку, и я вижу, как у нее руки трясутся. – Кошмар какой, как она только додумалась убежать… Своенравная девчонка, я не раз Максиму говорила, что из этого баловства и вседозволенности ничего хорошего не выйдет.
Опускаю взгляд. Смотрю на вьющийся от чая дымок и закрываю глаза. Крепко сжимаю кружку ладонями. Горячо, но я терплю.
Это был ужасный день.
Когда в прихожей хлопает дверь, вздрагиваю. По спине ползет ледяной холодок.
Слышу шум, голос Ади, шелест одежды…
Инга идет туда, а я не могу поднять себя со стула. Упираюсь ладонями в столешницу, а колени, как назло, подгибаются. Боюсь встретиться с Максимом глазами. Боюсь увидеть в них обвинение. Я этого не вынесу просто.
Глупо, по-детски. Это моя работа, с которой я не справилась, но тем не менее.
– Иди в комнату, – голос у Максима спокойный, – Инга тебя уложит.
– А где Алина?
– Алина дома, – вмешивается Инга. – Пошли пока умоемся? А она потом подойдет.
– Ладно.
Слышу топот. Адель несется по лестнице на второй этаж. Как Максим появляется на кухне, не слышу. Но, когда поднимаю взгляд, он уже стоит в дверном проеме.
– Привет, – произносит, когда сталкиваемся глазами.
– Как она?
– Нормально. Испугалась, забилась в подъезд. Ее там женщина заметила, к себе отвела. Позвонила в полицию, пока сообразили, что к чему…
– Хорошо, – выдыхаю. – Извини, я не знаю, как так вышло.
Макс подходит ближе, садится напротив, тянет руку через стол и сжимает мою ладонь.
– Ты ни в чем не виновата, Алин. Она сама испугалась. Плакала. А я себя там, в отделении, в моменте поймал на мысли, что будет, если мы ее не найдем?
Замечаю, как у Максима дрогнули губы, и тут же поджимаю свои.
– Такого бы не случилось, – подбадриваю. – Ни за что на свете.
Макс кивает. Его губы заостряются в улыбке.
– Адель всю дорогу спрашивала, почему ты со мной за ней не приехала.
Вытираю скатившуюся по щеке слезинку.
– Фигня какая-то, Алин, – переходит на шепот. – Ты появилась, и все так изменилось.
– Прости, – бормочу, отводя взгляд.
– В лучшую сторону, – Макс еще сильнее стискивает мои пальцы, а потом поднимается на ноги, тянет меня за руку, вынуждая встать со стула.
Мы оказываемся очень близко друг к другу. Чувствую его дыхание. Слышу, как мое сердце бьется. Громко и рвано.
– Спасибо тебе, – его голос звучит очень тихо.
Я думала, он будет кричать, обвинять меня, уволит, может быть, но никак не рассчитывала, что поблагодарит. Совсем.
– И тебе, – шмыгаю носом.
– Не плачь.
Чувствую его объятия. Крепкие и спасающие.
В этот раз они не пугают и не отталкивают. Наоборот – поддерживают.
Меня так давно никто не поддерживал. Не обнимал и не вселял надежду. Оказывается, мне, взрослой девочке, это было необходимо.
Мой бывший муж только обвинял. Всегда выгораживал себя, даже если был не прав. Всегда находил повод придраться и ткнуть меня лицом в грязь.
– Я думал, что ты тоже пропала. В участке тебя не было. Я звонил.
– Это…
Хмурюсь, вдыхаю запах терпкой мужской туалетной воды. Мой нос упирается Максу в грудь. Этот чужой запах постепенно становится мне родным.
– Я решила, что лучше поехать домой. Точнее… Сюда.
– Это правильно.
Пальцы
