на другую сторону улицы, где стояла, подбоченившись, толстая баба.
Она качала головой, укоряя чиновника:
- Ох, и нехорошо же! Ну чего к мальчику пристали? А еще барин называется! Хуже мужика нализались… Ты, парень, чей будешь? - повернувшись ко мне, спросила она.
- Я, тетенька, издалека. Меня в городское училище вызвали, - ответил я, глотая слезы.
- Вот видите, как нехорошо! - Она снова стала укорять чиновника. - Парень издалека пришел в училище, а вы его, словно, червя, палкой своей к земле придавили! А еще барин! Образованный!
Я не отходил от своей защитницы, во избежание новой опасности, которая, как мне казалось, вот-вот обрушится на меня из-за какого-нибудь угла.
- Ну, чего стоишь как вкопанный? - подозрительно глянув на мою фуражку, спросила толстуха. - Вызвали в училище, так и иди - вон оно! - показала она на почерневший от старости длинный одноэтажный дом, чуть видневшийся из-за высокого, глухого деревянного забора.
Калитка в заборе оказалась запертой. Я постучал, и калитку открыл молодой косоглазый мужик.
- Чего надо? - угрюмо спросил он.
Я сказал, что пришел учиться по вызову земской управы, и показал полученную оттуда бумагу.
- Ладно, - буркнул мужик. - Пошли на кухню. Пущай сам инспектор читает.
На кухне, у печки, хлопотала молодая женщина с растрепанными волосами. Она оглянулась на меня, но ничего не сказала. Я остановился у двери и разглядывал кухню, ожидая, пока косоглазый мужик приведет инспектора.
В хороших домах меня редко когда пускали в комнаты, и я с малых лет привык определять, как живут люди, по кухне. Эта кухня мне не понравилась - грязная, посуда простая. «Небогато живут», - подумал я.
Инспектор вошел в кухню, ковыряя в зубах спичкой. На рыжей бороде его что-то блестело - наверно, жирный борщ ел.
- От Ивана Емельяновича пришел? - спросил он. Поглядев на мою бумагу, сказал: - Ну вот и хорошо! Благодари Ивана Емельяновича. А мы тебя ждали. Товарищ твой уже тут… Тоже Васькой звать? Значит, в третий класс думаете? Пожалуй, трудновато будет в третий, но попробуем - может, и выйдет. А сейчас иди в общежитие. Алексей покажет тебе, как пройти. Отдохни получше перед экзаменом, вспомни молитвы.
После первого неудачного знакомства с Пудожем разговор на кухне с инспектором приободрил меня; но прошло несколько минут, и я снова был повергнут в уныние. Алексей, тот же косоглазый мужик, вывел меня за калитку, объяснил, как пройти в общежитие, а потом вдруг поглядел на меня с сожалением, вздохнул и сказал:
- Эх, гляжу я на вас, учеников, и плакать хочется! Держат вас в строгости ужасной, учат еще того строже, а кормят так уж плохо, что хуже и нельзя - вечно вы рыщете по городу, как голодные собаки.
Строгости я не боялся - пусть бы били, да кормили. «Дадут ли сегодня чего поесть?» - вот о чем думал я, разыскивая общежитие.
Общежитие было на самой окраине города, под склоном холма, - только что отстроенный двухэтажный деревянный дом. За ним уже начиналось поле.
На дворе общежития при моем появлении раздался крик:
- Новичок пришел!
Меня тотчас окружила толпа учеников. По одежде - у одних из домотканой материи, у других из чертовой кожи - видно было, что все тут деревенские. Моя одежда произвела на ребят сильное впечатление. Они молча разглядывали меня. Потом, растолкав всех, ко мне подошел один парень и спросил:
- Кто такой будешь?
«Ну, начинается, сейчас драться станет», - подумал я.
И верно, как только я назвал себя, он в упор задал мне вопрос:
- Драться умеешь?
- Умею, - ответил я.
- Давай попробуем, - предложил он довольно миролюбиво, однако согласия не стал ждать.
Неожиданный удар сбил меня с ног. Когда я поднимался, парень снова пытался ударить меня, но я изловчился, сделал ему подножку, и он, в свою очередь, грохнулся на землю. И в этот момент откуда-то появился Потапов.
- Чего вы, петухи? - спросил он.
- Мы-то? - переспросил мой обидчик, уже вскочивший на ноги.
- Мыто корыто, а ты дурак! - сказал Потапов и, взяв меня за руку, потащил в общежитие.
- Гляди, какие чистые сени!… Гляди, какая светлая кухня! - говорил Потапов, показывая мне дом, будто бы он тут был уже хозяином.
В первой комнате я остановился, пораженный ее богатством: пол крашеный, потолок тоже крашеный, стены оклеены обоями с рисунками.
И в других комнатах были обои, в каждой разного цвета.
В деревне я видел обои только в избе отца Виктора, и то не такие красивые.
В одной из комнат стояло два черных длинных стола со скамейками по бокам, тоже черными. В дальнем углу на скамейке лежала гора новеньких, набитых соломой матрацев.
- Мать честная! - невольно вырвалось у меня при виде всей этой роскоши.
- Да, брат, вот куда мы с тобой попали! - сказал Потапов.
Но вот прозвенел звонок на ужин, и оказалось, что хоть в комнатах и обои, но на столе не богато: дали всего по кружке чая, куску хлеба и кусочку сахара.
После такого ужина мне захотелось есть еще больше, и я стал поглядывать, не дадут ли добавки.
Потапов потянул меня:
- Вставай, больше ничего не положено.
Когда мы вышли во двор, я вспомнил, что в кармане у меня есть завернутый в тряпочку пятиалтынный, и подумал: «Хорошо, что сберег, - хлеба можно будет купить». Увидев в тряпочке серебряную монетку, Потапов загорелся:
- Давай купим калачей и поедим сегодня досыта, чтобы сил перед экзаменом набраться!
- Давай!
Мы побежали с ним в лавочку, купили по большому калачу и, вернувшись во двор, снова начали ужинать.
Жадно глотая калач, Потапов выкладывал мне все, что он уже успел разведать о предстоящих нам завтра экзаменах: какие учителя будут спрашивать, кто подобрее, кто построже, какие каверзные вопросы задают.
- Увидишь за столом красивого учителя - его не бойся, - говорил Потапов. - А другой, с красными глазами, его Плотицей зовут, - это загвоздка! Любит, чтобы ему отвечали без запинки. Правильно или неправильно отвечаешь, но, если без запинки, - пять поставит; а запнешься - пропал. Но главная загвоздка не он, а поп. Будешь ему отвечать не по-книжному, враз перебьет. Тут, брат, поп не просто поп, а протоиерей!
Он так меня напугал протоиереем, что моя рука с калачом, не дотянувшись до рта, повисла в воздухе, и один из ребят,
