Я никогда не думала, что они такие хорошие друзья. Я даже не предположила бы такое.
Я заканчиваю свое второе пиво. Она протягивает мне третье и начинает делать мне макияж. Она наклоняется над моим лицом, и ее разящее пивом дыхание обдает мою кожу.
– Закрой глаза, – наложив базу под макияж, она красит мое веко тенями. – Говоря о дневнике, – начинает она вдруг ни с того ни с сего, – знаешь, откуда я знаю, что это не Картер?
– Откуда? – Потом я спохватываюсь: – Это он попросил тебя так сказать?
Она смеется.
– Черт, Куинн. Я же не какая-то безмозглая марионетка.
– Ну я не знаю. Я не знаю, кому стоит доверять.
Она делает шаг назад. Я больше не чувствую ее дыхание на своей щеке. Я открываю глаза. Она задумчиво прикусывает губу.
– Что? – спрашиваю я.
– А я знаю, что сегодня мы впервые с тобой заговорили, и я еще знаю, что вы с Дестани были лучшими подругами.
Мое тело коченеет.
– Я уверена, что ты в курсе нашей вражды. До тебя наверняка доходили слухи, что между мной и Холденом что-то было, когда он еще встречался с ней…
– Я никогда не верила этим слухам.
– Ты должна была, – говорит она, – вы же были подругами.
– Ей было проще обвинить тебя, после того как он порвал с ней. Но я никогда не верила слухам. – Мне хочется извиниться за то, что я не приложила больше усилий, чтобы убедить Дестани изменить свое мнение, но я не могу заставить себя произнести эти слова, ведь так я по сути созналась бы в своем участии в вандализме.
– Ну, чтобы ты знала, – говорит она, делая шаг ближе, с кисточкой для теней в руке, – я никогда не верила слухам, что ты перестала дружить с ней из-за Мэтта Рэта.
– Рэдда, – говорю я.
– Что?
– Его зовут Мэтт Рэдд.
Она усмехается.
– Закрой глаза, – она снова начинает наносить тени. – Единственная причина, по которой я заговорила про Картера, – я точно знаю, что это не он тебя шантажирует.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что этот идиот влюблен в тебя с тех пор, как начал учиться в Хейворте.
Я открываю глаза, и она едва не выкалывает мне глаз кисточкой для теней.
– Это невозможно. Он меня терпеть не может.
– Если бы это было так, он не пытался бы обелить свое имя в твоих глазах. Не говоря уж о том, чтобы помогать тебе. Для него невыносима сама мысль, что ты можешь думать, будто это делает он.
Я мысленно возвращаюсь к тому, как он говорил со мной, впервые оказавшись у меня дома.
– Тогда почему он так со мной себя ведет?
– Картер не самая тактичная головка среди «инструментов».
Я размышляю над идиомами, что она соединила в одном предложении.
Она смеется, глядя на мое лицо.
– Он пытается разгадать тебя. Подталкивает, чтобы вывести тебя из себя.
– Зачем? – озадаченно спрашиваю я.
– Может, потому, что ты секси, когда выходишь из себя? – Она пожимает плечами. – Я не знаю. Он глупый. – Она берет тюбик с тушью. – Не моргай!
– Почему ты решила, что он в меня влюблен?
Она вздыхает, проводя щеточкой по моим ресницам.
– Потому что, – она снова вздыхает, и ее дыхание согревает мой лоб, – во‑первых, он называет того парня Мэтт Рэт, так как его бесит, что он тебе так нравится. Во-вторых, он согласился пойти на концерт Вонтэ ради тебя. Знаешь, сколько мне пришлось бы заплатить Картеру, чтобы он пошел на этот концерт со мной?
– Это ничего не доказывает.
– Может, тебе и нет, но мне-то больше никаких доказательств и не нужно.
У нее уходит еще полчаса на то, чтобы закончить мой макияж. Всё это время я перебираю в голове каждый момент, который мы провели с Картером, когда нас объединили в одну группу на уроке мистера Грина. Он вел себя со мной так грубо. Я не могу представить, что такое возможно из-за любви.
Но потом я перебираю в голове совместные моменты, что были у нас сегодня. То, как он вспомнил мой проект по английскому, подготовленный два года назад. Как он подпевал песне Тайриза, держа меня за руку и глядя мне в глаза. Как вступился за меня перед тем тощим парнем в ресторане. Как извинялся за свои предубеждения обо мне. Я не знаю. Не знаю, что и думать.
Я чувствую, как мое лицо напрягается, когда Оливия касается моих губ.
– У меня губы как будто немеют. Что это за помада такая?
– Это не помада. Это пиво.
– От пива немеет лицо? – в ужасе спрашиваю я.
Она смеется.
– Когда выпьешь прилично. И когда мало весишь, – она поднимает меня со стула. – Иди посмотри.
Я ковыляю в ванную и смотрю на себя так, словно в зеркале кто-то другой. Мои курчавые волосы затеняют одну сторону лица. Мои пухлые губы подчеркнуты коричневой помадой с темно-лиловым оттенком. А то, как она нанесла тушь, сделало мои глаза еще больше. Мне безумно нравится.
Оливия тратит намного меньше времени на собственный макияж и прическу, а потом она сует мне в руки красное платье – с разрезами и таинственными полосками – и пару черных лодочек на шпильках.
– Я не смогу это надеть, – говорю я, глядя на них.
Она ворчит:
– Ну ты хотя бы примерь.
– Знаешь, я никогда не носила такие каблуки. Я ношу только платформу.
Она задумывается.
– Ладно, подожди, – она выбегает из комнаты и возвращается с парой черных туфель на танкетке. – Они мамины. Будут смотреться не так идеально, но тоже подойдут. – Закрывая меня в своей крошечной ванной, она добавляет: – Надевай платье через ноги. Не вздумай натягивать через голову и портить всю мою работу.
Мне не сразу удается разобраться, что полоска на топе – это вшитый чокер. Надев его, я смотрю на себя в зеркало. Я не могу оторвать взгляд от своего тела – манящей ложбинки, изящных изгибов, светящегося во всех прорезях меланина и супервысокого разреза. Я никогда еще не видела себя такой.
Когда я наконец выхожу, на глазах у Оливии выступают слезы.
– О боже, Куинн. Ты выглядишь великолепно.
У меня загораются глаза.
– Правда?
– Совершенно великолепно.
Оливия разворачивает меня.
– Ты взгляни на эту попку! Девочка, ты просто обязана как-нибудь мне попозировать.
– Нет! – смеюсь я.
– Да! Ты чертовски великолепна!
Я трясу головой, но внутренне соглашаюсь с ней. Я впервые чувствую себя так, будто могу соперничать с лучшими: Дестани, Джией, даже Оливией. Но рядом с Оливией мне не кажется, что я обязана соперничать.
