поэтому я не стал скрывать своего восхищения.
— Ты давно так умеешь, или это всё медитации?
— Ты обо мне много еще чего не знаешь. И это в принципе нормально. Соседи не обязаны знать друг о друге всё. Что это у тебя так стучит сверху? — отвлеклась она на шум, доносившийся с потолка.
— А, это Лошади. Не обращай внимания.
— У тебя такая слышимость?
— Представь. И видимость у меня неплохая. Заметил, что тебя долгое время не было. Отдыхала?
— Наслаждалась!
— Гипноз?
— Любовь! Хочешь подробности? Я переезжаю к нему! — Ева застыла утиной ножкой в руках и ждала от меня реакции наподобие «вау». Но я смог выдавить из себя только мычание. Правда, тут же поспешил реабилитироваться:
— Поздравляю. Я очень рад за тебя. Ты так старалась…
— Нет, это не сила мысли. Он мне так и не позвонил. Это я позвонила и сказала всё что думаю. Кстати, ты был прав. Все эти психологические приемы придуманы для того, чтобы не сойти с ума от переживаний.
Зато я поняла, что самое лучшее техническое изобретение для налаживания своей жизни — это телефон. Всего два движения: взял — и нажал на нужный номер. Я долго пыталась забыть его, потом старалась вернуть, но, когда поняла, что не получается, просто позвонила и сказала. Мужики — они проще. Это женщины постоянно накручивают себя, придумывают тысячу причин, потом пытаются с ними бороться. Мужчины так не делают.
— Они просто не умеют. Если бы умели, то накручивали бы себя.
— Тебе виднее. Опыта у тебя больше, — она говорила и сгрызала мясо с утиной ножки, — но скажу одно: самое главное — это не бояться говорить. Сделай мне кофе, пожалуйста. В общем, поехала я к бабушке в Ригу, они с Марком живут в одном городе. Ну мы и встретились. Я ему всё высказала. Думаю, пусть сам теперь мучается. А он, оказывается, и не собирался. Предложил жить вместе.
— Он тебе предложил, — уточнил я.
— Ну почти. Я сказала, что нам стоит попробовать.
— Это бабушкины наставления?
— Как ты догадался? Она говорит, что мужчины часто боятся подумать о том, что они думают.
— Какая у тебя бабушка тонкий психолог. Покруче Кройца.
Я смотрел на эту женщину и видел в ее глазах столько жизни, что мне не хотелось разубеждать ее, говорить о том, что эта попытка может оказаться не очень удачной. Да и какое мое дело? Если она два года провела на балконе в жару и холод, медитировала и мечтала о своем мужчине, а потом в итоге накопила в себе столько смелости, чтобы позвонить ему и высказать всё что чувствует, то ничто не может сбить ее с толку или заставить свернуть с пути. Как говорят на востоке: стрела уже выпущена из лука.
Глава 26
≪Одиночество — это
не столько осознанный выбор,
сколько совокупность
факторов и страхов≫.
Весь день лило, но уже не кипятком. Я открыл все окна, пытаясь не упустить ни одной молекулы озона. Если бы меня попросили нарисовать озон, я бы представил его в виде облака светло-зеленого цвета. Но мне всё равно не хватало воздуха. Тогда я решил выйти, хотя знал, что промокну до трусов. Поэтому трусы надевать не стал.
Пошел к набережной. На улице был только одиноко стоящий экскаватор. Я присмотрелся и увидел, что внутри кто-то есть. Окна кабины были раскрыты, а водитель спал, откинувшись на сидении, и по его лицу струились ручьи дождя. Даже экскаваторы не одиноки, подумал я и прошел мимо. Дождь заливал мне глаза, я шел почти наощупь. Поднялся на мост и несколько раз хватался за перила, чтобы не упасть. Дважды провалился в глубокие лужи, которые обнажали изъяны городского ремонта. Мои кроссовки пропитались водой и при каждом шаге пищали как раздавленные мыши. Дышалось как-то легко, но громко, как будто в моей груди гудела черная река.
Я мысленно прошелся по недавним событиям, как бы перелистывая последнюю главу перед развязкой. Вспомнил, как удобная девушка Лёлик за какие-то пару месяцев превратилась в изголодавшегося и наглого хищника. Вспомнил Еву, которая осмелела до такой степени, что поехала в Ригу и позвонила мужчине, по которому страдала, и думал, что все-таки одиночество — это не столько осознанный выбор, сколько совокупность факторов и страхов.
Навстречу мне шел такой же промокший прохожий. Когда он поравнялся со мной, я узнал в нем… Молли. Ее лицо было залито водой, как и мое, но при этом она всхлипывала. Она не узнала меня или не хотела узнавать, но я ее остановил, придержав за руку.
— Макс? — поинтересовался я.
Она покачала головой.
— Миша?
Она опять покачала. Третьего имени я придумать просто не мог.
— Оба, — ответила она и разрыдалась.
Я, конечно, мог посоветовать ей жить с обоими, но была одна проблема: Макс был женат. Поэтому советовать ничего не стал.
Помню, как-то давно я смотрел передачу о вьетнамской деревне, где некоторые семьи жили полигамно. Два мужа и одна жена. Если одному из них хотелось близости с женой, то второй уходил и не возвращался, пока окна в доме занавешены. Жена при этом имела право отказать в близости, если в поведении какого-то из мужей её что-то не устраивало.
Я бы не смог даже с двумя женами. Как представил, что одна из них может оказаться Ольгой со всеми вытекающими, сразу прогнал от себя эту вьетнамскую жизнь. Мы молча прошлись по набережной, потом свернули к дому. Параллельно с нами к подъезду подъехала машина. Из нее вышли мужчина и женщина. Он вышел первым, раскрыл зонт, открыл дверь с ее стороны и подставил зонт, чтобы капли не нарушили ее прическу.
Не замечая нас, они первыми зашли в подъезд. Это была одна из двух счастливых пар нашего дома. Та, где мужчина приезжает к ней на неделю-две, а потом они отдыхают друг от друга.
— Хорошо им, — заметил я. Мы с Молли не спешили домой: ее там ждала рутина, а меня — одиночество. Мы предпочли мокнуть.
— А что там хорошего, — неожиданно подала признаки жизни моя собеседница и перестала плакать.
— Прекрасные отношения: ни ссор не слышно, ни недовольства на лице, — попытался рассказать я о своих наблюдениях.
— Это на первый взгляд.
— Откуда ты знаешь?
— Она моя пациентка. Ей хочется домашнего уюта и семьи в традиционном их понимании, и ее совсем не устраивает совместная жизнь с перерывами. Самое занимательное то, что с первым мужем она развелась, вдоволь насытившись семьей и общепринятыми нормами, когда оба супруга возвращаются после работы, сидят
